Зарево над предгорьями
Шрифт:
— Возьми ее! — крикнул Шурик.
Вовка бережно взял ребенка.
Продолжая тревожно гудеть, паровоз, а за ним и вереница вагонов двинулись с места. Навстречу мальчикам с плачем бежала женщина. Она кинулась к девочке, но Шурик в этот момент закричал срывающимся голосом:
— Ложитесь! Ложитесь!..
Он схватил за руки Вовку и женщину, изо всех сил потянул их к земле и сам лег в неглубокую канаву. Из кукурузы несся плач перепуганных детей и женщин.
Противный, все нарастающий вой — и одна за другой рвутся бомбы. И снова команда Шурика:
— Вставайте,
Вовке было стыдно за свою растерянность.
— Ух, больно они неожиданно налетели, — смущенно сказал он. И с тревогой спросил: — А как же поезд — ушел?
— Смотри! — крикнул Шурик.
Машинист то бросал состав вперед, то с такой же стремительностью двигался назад, то резко тормозил. Бомбы ложились далеко от поезда, увидев, что в маневрирующий состав попасть трудно, фашистские летчики начали кружиться над степью и строчить из пулеметов. То там, то здесь слышались крики.
— Эх, винтовку бы!.. Винтовку! — повторял Вовка.
Вдруг землю сотряс грохот артиллерийского залпа и вслед за тем раздались очереди автоматических зенитных пушек, увлекшись охотой за женщинами и детьми, фашисты не заметили выехавшей из-за лесной полосы артиллерийской части.
— Падает! Горит! — понеслись над степью многоголосые выкрики.
Пытаясь сбить пламя, выделывал в воздухе самые замысловатые фигуры один из самолетов. Другие улепетывали в сторону.
Горящий самолет камнем падал вниз, но у самой земли выровнялся и сел в полукилометре от железной дороги. К нему во весь опор помчалось несколько всадников. Из самолета выскочил сухопарый человек и торопливо поднял руки. Всадники окружили его, один из казаков на скаку сорвал с летчика кобуру. Не опуская рук, пленный побежал в кольце конников. Сзади рвались баки и боеприпасы сбитого самолета. Густой столб дыма поднялся к небу.
Кавалеристы и летчик приблизились к бугру, на котором стоял всадник. Его черная бурка резко выделялась на крупе белоснежного тонконогого коня.
— Смотри, Шурик, — радостно крикнул Вовка, — капитан Кабарда! Он из нашего батальона народного ополчения артиллерийскую часть формировал и потом на фронт ушел. Боевой!
Подошел поезд. Люди возвращались в вагоны.
Из кукурузы вынесли раненых; тут же их наскоро перевязали неведомо откуда взявшиеся девушки с сумками Красного креста. Пронесли нескольких человек, лица которых были закрыты.
Снова состав обгонял обозы эвакуирующихся. Но вечером картина неожиданно изменилась. Как бы описав круг, поток беженцев пошел теперь навстречу. То и дело попадались повозки и машины с ранеными, по обочинам дорог двигались навстречу эшелону части. Солдаты в пропотевших, грязных гимнастерках шли неулыбчивые, хмурые. Пассажиры эшелона испуганно смотрели на все это.
На маленьком степном разъезде состав долго стоял. По вагонам пронеслась тревожная весть: «Узловая станция в двадцати километрах от разъезда захвачена прорвавшимися гитлеровцами.
По второму пути в хвост состава прошел паровоз. Железнодорожники и добровольцы из эшелона торопливо загрузили его топливом. Несколько матросов закладывали ящики со взрывчаткой под водокачку и стрелочный пост.
Эшелон вернулся в город поздней ночью. Откуда-то с большой высоты доносился рокот фашистского самолета. В черном небе метались яркие лучи прожекторов. Из темноты раздавалось фырканье машин, ржанье коней, слышалась мерная поступь пехоты, время от времени — строгие окрики:
— Осторожно с огнем! Бросай курить!
Мальчики продели в ручку чемодана палку, взялись за ее концы и направились к дому.
Один из прожекторов поймал в свой луч самолет. Мгновенно к нему подтянули щупальцы другие прожектора — и вот уже самолет в центре огромного огненного клубка. Одна за другой начали стрелять зенитки.
Мальчики опустили чемодан на землю и стали наблюдать. Было страшновато, но интересно. В небе неистовствовали огненные смерчи. На каменную мостовую сыпались осколки зенитных снарядов.
— Мальчики, в укрытие! — закричал натолкнувшийся на ребят командир.
Он потянул их к вырытой щели.
Самолет был очень высоко, зенитки ничего не могли сделать, и он в конце концов, вырвавшись из плена прожекторов, ушел.
Мальчики собрались идти, но началась новая тревога. Несколько самолетов бомбили железнодорожный узел.
К дому удалось добраться только на рассвете. Шурик первым бросился к крыльцу: ему не терпелось увидеть Галю, но сразу же вернулся.
— Дом забит… — проговорил он растерянно.
Вовка метнулся к двери. Она была крест-накрест заколочена двумя досками.
— Пошли к Васе в горком, — сказал он.
В здании горкома комсомола были открыты все окна и двери, ветер гонял по комнатам обрывки бумаг.
— Ушли! — испуганно произнес Шурик. — А как же мы?..
— Идем за Кубань, — решил Вовка. — В городе их уже нет.
Опять вдев палку в ручку чемодана, они пошли к реке.
По улице к мосту через Кубань брели истомленные беженцы, двигались обозы с детьми и ранеными. Шли эскадроны. Казаки ехали молча, без обычных песен, низко надвинув на глаза кубанки, усталые кони вскидывали головы и яростно перекатывали челюстями надоевшие трензеля.
Мальчики перешли реку и свернули на дорогу, ведущую в предгорья. Туда устремлялся весь поток войск и беженцев.
«Куда идти?.. — думал Вовка. — Где искать Галю?..»
Дорога подходила к большому холму. На вершине его застыл всадник на белом тонконогом коне.
«Капитан Кабарда», — узнал Вовка.
Несколько минут он что-то молча соображал, потом сказал Шурику:
— Ты постой тут, а я поговорю с ним. — И быстро надел черкеску с орденом, шашку, кинжал.
Бурка, сапоги и даже усы Кабарды были покрыты толстым слоем пыли. В петлицах уже не один, а три прямоугольника, на груди, рядом с медалью, полученной в финскую войну, два ордена.