Зарево над предгорьями
Шрифт:
Тяжелая машина, пробежав по полю, оторвалась от земли и начала набирать высоту, у Селезнева было такое чувство, будто внутри него все стянуло в один комок. Он смотрел на офицера и думал, что ему, считавшемуся в полку одним из самых смелых летчиков, еще не случалось так рисковать, как придется сегодня.
Зубкова же, как только он очутился в машине, не покидало веселое настроение. Он посматривал по сторонам, и его лицо расплывалось в улыбке, словно для него не было ничего приятнее, как рассматривать сидевших рядом гитлеровцев.
Селезнев
Все произошло в несколько мгновений.
Улучив момент, когда один из унтеров полез в карман, Зубков ударом кулака сбил его на пол. Другой унтер, ослепленный доброй горстью табака, взвыл от боли. Двумя ударами, под ложечку и в висок, моряк быстро заставил его замолчать.
В тот момент, когда Зубков расправлялся с первым гитлеровцем, Селезнев стремительным броском кинул свое тело вперед на сидящего напротив обер-лейтенанта. После того как он подал сигнал Зубкову, мускулы летчика напряглись, и его прыжок был точен и силен.
Вместе с гитлеровцем Селезнев покатился по вибрирующему полу самолета. Каждый пытался первым выхватить из висящей у гитлеровца на поясе кобуры тяжелый парабеллум. Обер-лейтенант оказался гораздо сильнее Селезнева и к тому же знатоком бокса, резким движением всего корпуса ему удалось оторвать от себя противника и отбросить его в сторону. Селезнев кинулся вперед еще раз, но его встретил прямой и мощный удар боксера, пришедшийся точно в солнечное сплетение. Перед майором промелькнул виденный полчаса назад лес, и он потерял сознание. В углу стиснутых губ поползла змейка темной крови.
Гитлеровец расстегивал тугую кобуру и в этот момент увидел перед собой перекошенное от ярости лицо моряка. Почувствовав, что вытащить пистолет он уже не успеет, фашист отскочил и нанес Зубкову мастерский удар в переносицу. Будь на месте моряка человек послабее, победа в поединке осталась бы за гитлеровцем. Но для Зубкова, как он потом определял, это было, «что для слона дробина». Он ухватил гитлеровца за мундир и, притянув к себе, опустил на его голову несколько раз подряд пудовый кулак.
Отшвырнув в сторону обмякшее тело фашиста, Зубков бросился к летчику.
— Браток!.. — тревожно крикнул он. — Браток, что с тобой? Эх ты, горе какое, синее море, зеленый гай!..
Летчик молчал. Только по еле пульсирующему на закрытом веке нерву Зубков определил, что майор жив. Моряк вспомнил, что на поясе одного из унтеров видел флягу. Сорвав ее, он с трудом разжал зубы майора и влил ему в рот глоток коньяку. Селезнев застонал и пошевелил рукой. Увидев это, Зубков пробормотал:
— Все хорошо, что хорошо кончается, — и вылил остатки коньяку себе в рот.
Самолет продолжал путь на запад. Экипаж за гулом мотора не слышал, что происходило в пассажирской кабине.
Когда в рубке появились вооруженные автоматами русские, второй пилот поспешно поднял руки. Он не забыл недавнюю встречу в воздухе с «руссише асс» Селезневым. Опасаясь, что поднятых рук недостаточно, он отрапортовал:
— Гитлер капут!
— Точка! Постараемся! — зыкнул в ответ Зубков и сорвал с его пояса пистолет.
Первый пилот пытался сопротивляться. Майор прошил его короткой автоматной очередью. Отбросив его тело, он сел за штурвал и сразу же почувствовал себя спокойно и уверенно. Он снова был на своем месте!
Зубков крепко связал второго пилота и отправился к радисту. Тот сдался без боя.
Искать карту было некогда, компас и некоторые другие приборы были разбиты автоматной очередью. Ориентируясь по солнцу, Селезнев лег на обратный курс и повел машину к востоку, к фронту, домой.
То и дело он всматривался в плывущую внизу землю. Вот, наконец, узкие полоски наделов польских крестьян сменились мощными массивами колхозов.
— Степан Васильевич, — крикнул, нагнувшись к его уху, Зубков, — смотри!
Самолет догоняла пятерка истребителей. По контурам летчик определил: «Наши!..» — и сразу же увидел дымки выстрелов у отделившегося от строя истребителя.
Селезнев сделал «мертвую петлю». Краснозвездный истребитель пронесся рядом, и майор успел заметить опознавательные знаки своей эскадрильи и большую цифру «4» на хвосте.
— Рокотов, Алеша, — прошептал Селезнев. Он делал маневр за маневром, чтобы уйти от удара летчика, который не знал, что нападает сейчас на своего командира и закадычного друга.
В самолете была немецкая рация. Селезнев сумел бы настроить ее на волну своей эскадрильи; но нельзя было бросить штурвал, да и за те секунды, которые понадобились бы для налаживания рации, Рокотов изрешетил бы самолет.
Напрасно майор покачивал крыльями, давая знать, что он свой. Лейтенант Рокотов, поклявшийся беспощадно мстить за гибель своего боевого друга Селезнева, стремительно атаковал самолет с черными крестами на хвосте и крыльях.
…Вечером в землянке Алексей Рокотов рассказывал своим товарищам:
— Впервые видел я такого гитлеровского пилота. На тяжелой машине — и такие маневры, что дай бог истребителю сделать! Знаете, товарищи, ну, как… — он замолчал, подбирая слово для сравнения, — как покойный майор Селезнев, честное слово!
Капитан Вихров недоверчиво хмыкнул:
— Уж это ты, братец, загнул — «как майор Селезнев!..»
— Ну, и чем кончился бой? — вмешался в разговор новичок — младший лейтенант.
— Сбил я его, — ответил Рокотов.
Тщетно старался Селезнев выровнять стремительно падающую машину: самолет потерял управление. С катастрофической быстротой приближалась земля, у себя за спиной майор слышал вопль фашистского летчика, понявшего, что случилось; Зубков яростно ругался.