Зарисовки на запотевшем стекле (сборник)
Шрифт:
Теперь принадлежность к купеческому сословию стала чем-то позорным и опасным для новой власти.
После национализации магазин со складами товаров, дачи, дом деньги, находящиеся в банке, были отобраны.
Родители и близкие родственники Нади сначала были объявлены «бывшими» или «буржуями», потом «лишенцами».
Никто не принимал во внимание личные человеческие качества людей.
Доброму и милому Надиному папе никто не верил, что после экспроприации в доме остался один десятирублевый золотой. Он не стал забирать
Папа был глубоко верующим человеком и считал, что на все Воля Божья и что богатые люди забыли бедных и теперь несут заслуженную к а ру.
Было тяжело морально, но самое главное надо было как-то жить и кормить большую и все увеличивающуюся семью.
Сложное материальное положение требовало срочного сокращения прислуги, но ни кто не хотел уходить от добрых хозяев, которые не плохо платили и сытно кормили с общего стола. Учитывая возникшую безработицу, все из прислуги упросили папу и Коку оставить их без жалования, только «за харчи». Но еды в доме становилось все меньше и меньше, и через полгода в доме остались только нянька и кухарка.
До этого времени семью Петра Александровича не уплотняли, как прочих «буржуев» города. Но жили в страхе и ожидании худшего, часто ходили в церковь, молились, надеялись.
Но «новое» наступало неумолимо. Все «бывшие», имевшие дома, были выселены или уплотнены в 2–3 комнаты. Дом Валентина Александровича был занят учреждением, в доме Георгия Александровича разместилась поликлиника. Находясь рядом, Надя всегда чувствовала, что бабушка очень волновалась за своих сыновей. Но, как она говорила, – «Бог милостив». Валентин с семьей остался в довольно просторном мезонине своего дома, после недлительного ареста его знания, трудолюбие и честность были востребованы новой властью, и он был назначен коммерческим директором ткацкой фабрики «Красный луч». Над ним поставили «красного» директора из рабочих.
Позднее, после возвращения из германского плена, Георгий Александрович тоже работал по специальности, в суде. Семья его жила в трех комнатах своего бывшего дома.
У многих людей проходили обыски с конфискацией части имущества. Под видом большевиков действовали и бандиты.
Однажды, среди бела дня, когда Коки не было дома, несколько мужчин в новой военной форме въехали во двор на лошади, запряженной в розвальни.
Петру Александровичу предъявили бумаги на обыск. Они прошли по всем комнатам, открыли все шкафы, сундуки и взяли, что им понравилось из одежды, вещей и мебели, погрузили в сани и уехали.
Кока по рассказам очевидцев и по характеру увезенных вещей: новое кресло, красивая лампа-торшер, новые платья и костюмы, мануфактура, золотые и серебряные вещи, сразу заподозрила неладное. И ее подозрения позднее оправдались: никакого ордера на обыск власти не выписывали.
Второй случай был зимой в начале 1918 года. Вечером дети еще не спали, и Надя помнила это хорошо, раздался резкий, страшный стук в парадную дверь с требованием срочно открыть и впустить. «Обыск!», – кричали с улицы.
Тут
Стук и требования продолжались с еще большей яростью.
Кока твердо сказала, что она одна дома с детьми. Дети спят, пугать их нельзя и она никого не пустит, двери не откроет и просит приходить только завтра днем.
Угрозы, грубые голоса и брань за дверью не стихали.
Все были ни живы, ни мертвы от страха. Детей поставили на колени в детской перед иконами, нянька тоже на коленях с ними: молились и плакали и просили Бога спасти от разбойников.
Бабушка и Паша метались между входными дверями и детьми.
Сколько времени продолжалось это ужасное состояние неизвестности, Надя уже не помнила, но скоро голоса на улице затихли.
И только тогда Надя поняла, что ее любимая Кока победила!
Взрослые всю ночь не спали – ждали, не придут ли снова.
Утром выяснилось, что это не были официальные лица от властей, все те же бандиты.
На следующий день отец Серафим успокаивал Коку:
– Да… трудные времена настали… Единственно скажу, дочь моя,… надо смириться… Все, что кипит внутри… от лукавого.
Сам еще не понял новую власть,…пока слабая духом…Власть без Бога, без мыслей о высоком не имеет шансов,… но церковь всегда была на стороне власти… от любых переворотов страдает народ… Все от Бога!..
– От безбожников трудно ждать чего-либо хорошего.
– То, что не хотят помощи церкви… отделяют от себя. Ну что же?… Жизнь покажет… От епископа Митрофана слышал о каких-то обновлениях…в отношении к церкви… пока не ясно…
Буду молиться, дочь моя,… за тебя, твоих близких… Самое главное, что все живы, здоровы.
Кока шла домой спокойной. Теперь только мысли о том, как прокормить семью занимали ее.
Петр Александрович после национализации магазина был безработный, и его семья жила на то, что удавалось продать или обменять на продукты. В доме еще оставалась корова, был сад, огород, где выращивались овощи. Кока запасала овощи на зимний период, варила варенье из садовых ягод и яблок.
Но время неумолимо шло вперед.
В августе 1918 года по указанию новой власти верхний этаж дома с парадным выходом на улицу был занят военным учреждением. Семью Петра Александровича в срочном порядке выселили на первый этаж. Это совпало с рождением шестого ребенка – Веры. Надя помнила, как маму спускали вниз на носилках: ей еще нельзя было вставать после родов. Внизу потолки были ниже, и вся мебель и цветы сверху не поместились на первом этаже: пришлось ее оставить на старом месте.
Все уже настолько привыкли к таким неожиданным изменениям в жизни и воспринимали их вовсе не как беду, а скорее как очередное испытание. И даже отмечали, что теперь квартира требовала меньше дров, которые становились все дороже.