Зарисовки на запотевшем стекле (сборник)
Шрифт:
– За эти три года я все забуду и… прощай консерватория.
– Надо надеяться на лучшее, может, на месте в части будет пианино или другие инструменты, – успокаивал Тимофей.
– Да, скорей бы уж прибыть на место, – со вздохом вымолвил приятель.
Вернулись Володя и Женя. Оказывается, было указание: ввиду ожидаемой плохой погоды через час покинуть палубу, спуститься в каюты и отдыхать до утра. Но никто, конечно, не хотел сидеть в душном помещении. Погода, к счастью, сильно не испортилась, но, правда, немного покачало. Для молодого человека в новенькой морской форме это было даже престижно. До утра наслаждались воздухом, морем и взаимными юношескими откровениями. Все разговоры были о доме, о девушках, которые провожали или наоборот не успели проводить. Больше всего
Ночь была великолепна. Это был последний вечер гражданской жизни и, к счастью, тянулся он почти до утра.
На следующий день ближе к полудню прибыли в скромную гавань, которая начиналась широким заливом – Белужья Губа.
На берегу – военный городок. Несколько малоэтажных кирпичных домов, а, в основном, деревянные потемневшие от дождей и ветров строения, похожие на бараки и склады. И везде – люди в черной морской форме.
На причале их уже ждали несколько грузовиков. После однообразной дороги по тундре – конечный пункт: небольшой военный поселок, чуть в стороне от него – аэродром.
В памяти навсегда останутся первые впечатления и ощущения от местной природы. Пронизывающий порывистый ветер, лучистое, словно стерильное, без нежности тепла солнце на белесом, как бы выцветшем небе, низкорослая, клонящаяся от постоянного ветра трава, темно-синяя вода залива, вдалеке чернеющие треугольники сопок.
Несмотря на кажущуюся скудность природы, души ребят время от времени расслаблялись при взгляде на причудливые облака серого холодного неба и темно-зеленую, уходящую в горизонт, тундру.
Прибывших новобранцев поселили в одноэтажную казарму с двух – ярусными койками, разбили на взводы и отделения, которые все вместе стали называться «учебная рота». Ребятам в течение трех месяцев предстояло пройти так называемый «курс молодого матроса».
Неожиданно Тимофей с Евгением оказались в одном отделении, а Володя и Игорь в других, но поскольку койки их были сравнительно недалеко друг от друга, продолжали в свободное время держаться вместе.
Теперь каждый день имел свой распорядок, а времени стало катастрофически не хватать. День был заполнен до предела делами ранее совершенно непривычными и непонятными: пришивание воротничков, штатов и прочих меток, чистка пуговиц и утюжение формы, уборка помещений, не говоря уже о тренировках в скорости подъема, построения, кроссах, строевой подготовке и, конечно, сборке, разборке и чистке оружия. Причем особенно на первых порах все было в новинку и занимало много времени. А еще различные занятия, семинары и лекции по военной подготовке… Особенно врезался в память плац, на котором проходили строевые занятия два – три часа, а то и больше.
Серый, из слоистого плоского камня, постоянно обдуваемый ветром, на окраине поселка, пыльный прямоугольник примерно в восемьсот квадратных метров. Несколько шеренг монотонно двигались по нему, подолгу маршируя и настойчиво повторяя незамысловатые упражнения. Когда не получалось у кого-то одного, всех заставляли делать еще и еще, пока не добивались полной слаженности в строю. Сначала это раздражало. Потом все продолжало делаться уже в тупом, безразличном однообразии.
Расслабление приходило в столовой или перед сном. Первое время засыпали сразу, как только оказывались на койке. Лишь через одну-две недели стало понемногу появляться свободное время.
Собирались все той же компанией на койке Тимофея или Евгения. Разговоров было много, хотелось поделиться новыми впечатлениями, первыми весточками из дома.
Игорь говорил не много. Новая жизнь ему давалась с большим напряжением, все окружающее давило на него словно громадным
Тимофей помнил один из первых подобных дней.
Кругом – засаленные и, как казалось, никогда полностью не отмываемые чаны, кастрюли, миски, кружки, ложки, грязные тряпки, жир на лице, заставляющий слипаться глаза. Чистка огромного количества овощей, раздача и разноска пищи – все это нудно мелькало перед глазами. Свободного времени – ни секунды, постоянные крики и понукания поваров, офицеров и прочих «старших» по кухне.
Три раза в день протирание полов, постоянно пачкающихся от жира и остатков пищи. Духота от плиты, пары над бурлящими ведерными кастрюлями…После всего виденного есть уже не хотелось. Когда глубоко за полночь он вышел на улицу, то сразу опьянел от свежести и прохлады воздуха. Заснул моментально и, как тогда показалось, уже через несколько минут услышал команду «Подъем!».
Но постепенно привыкали ко всему, становились более поворотливыми, появились свои хитрости, чтобы сделать задание побыстрее и при этом не тратить много сил. Мойка полов, которые в своей массе складывались в немалые площади, сводилась иногда, как говорили шутники, к равномерному распределению пыли на их огромных поверхностях. Важно было выполнить поручение своевременно. «Смекалка» при этом одобрялась. Тогда считалось, что матрос «понимал» службу.
Время неумолимо двигалось вперед и в конечном счете воспитывало и приучало ребят к их новой жизни. Прошло два с половиной месяца. Находясь в учебном отряде, молодой матрос был как бы в экстремальном мире, но понимал что, попав в часть, жизнь его должна стать более размеренной и спокойной. Эту жизнь ребята видели вокруг: в столовой, на спортивных площадках и на прогулках, встречая матросов и солдат из таких же «регулярных» частей. Многие реально представляли, что большого выбора и перспективы хорошо устроиться не было: летная и техническая части аэродрома, кадровая рота по обслуживанию гарнизона и рота постоянной охраны. Конечно, никому не хотелось оказаться в роте охраны, где предстояла нудная служба в карауле, которая держала в постоянном тревожном напряжении. Все остальные подразделения имели свои определенные «плюсы», такие как, например, работа в «кочегарках». Работа по обслуживанию теплом поселка считалось хорошим местом – местом особого спокойствия и отсутствия начальства. Или своеобразное мелкое транспортное обслуживание, которое обеспечивалось гужевым транспортом на подводах. Оно тоже было не сложным и спокойным. Матросов, занимающихся таким родом службы, в шутку называли «подводниками».
Разговоры ребят всячески касались этой темы, более того некоторых начали, вызывать к начальству и уточнять подробности биографии или приобретенной специальности. Помнится, что только Игорь был уверен в своем будущем.
– Мне с моими взысканиями другого пути нет: через день автомат на ремень, – тускло произнес он.
Тимофей знал, что Игорь очень хотел попасть в кадровую роту, которая обслуживала Дом офицеров: там находились рояль и множество других музыкальных инструментов.
– Думаю, что по документам нетрудно определить твои музыкальные способности, – успокаивал он друга.
– Все равно там нет виолончели.
Неожиданно на несколько дней Игорь пропал, как потом выяснилось, в медсанчасть из-за огромной мозоли, которую необходимо было удалить хирургическим путем.
Появился он вечером третьего дня, слегка прихрамывая. Пожалуй, только Тимофей заметил его необычные глаза и почувствовал, что тот хочет что-то рассказать.
Дождавшись, когда они остались наедине, Игорь сбивчиво, но с воодушевлением стал рассказывать, что ему удалось пережить за эти дни и вовсе не из-за своей болезни.