"Зарубежная фантастика 2024-8". Компиляция. Книги 1-22
Шрифт:
— Возможно, вы не поняли, любезный, с кем говорите, — ответом ему было молчание. — У меня имеются некоторые… желания, скажем так, связанные с механическими аппаратами. Уловили смысл?
Изобретатель многозначительно сощурился, в процессе выронив монокль из глазницы; тот звякнул о пуговицу пальто, и Сент-Ив, смешавшись, зашарил в бороде.
— А-а… — протянул красноречивый оратор в дверях. — В следующий раз воспользуйтесь черным ходом. И подождите минутку.
Дверь захлопнулась, шаги удалились. Когда же дверь распахнулась вновь, лакей протянул Сент-Иву небольшой сверток. Тот принял его и, не придумав ничего лучше, сразу распечатал, чтобы обнаружить, что стал обладателем будильника с восьмичасовым циферблатом,
— Я не… — начал было Сент-Ив, но тут же получил увесистый хлопок по спине, и чье-то плечо оттеснило его в сторону, заставив отступить с крыльца. Старик в плаще взлетел по ступеням, протиснулся мимо лакея и, хрипло ворча, скрылся в глубинах дома. Дверь со стуком захлопнулась.
«Да чтоб меня!» — подумал Сент-Ив, переводя изумленный взгляд с часов на дом и обратно. Уже собрался было снова взойти по ступеням, но на полпути вдруг замер, охваченный внезапным приливом вдохновения. Развернулся, сунул сломанные часы под мышку, укрепил монокль в глазнице и зашагал по улице, вознамерившись временно оставить свои поиски и поискать вместо этого часовщика. В спешке он чуть не налетел на джентльмена с округлым брюшком и нашлепкой на глазу, который вышагивал, постукивая по камням тростью, в противоположном направлении.
— Прошу прощения… — пробормотал Сент-Ив, получивший локтем в живот.
— Н’чего, — последовал ответ, и мгновением позже оба свернули каждый за свой угол, разойдясь, как дна корабля в сумраке вечера.
Дородный мужчина топал себе и дальше по Лондонским улицам, в высшей степени довольный результатами сегодняшней прогулки. Выйдя в Сохо, он свернул на Руперт-стрит и скрылся за распахнутой дверью «Богемского сигарного салона», рассеянно охлопывая себя по карманам, будто бы в поисках именно сигары.
IV
ЗЛОДЕЙСТВО
Уиллис Пьюл любовался своим отражением в витрине булочной на Кинг-стрит. Внушающее уважение лицо, не огрубленное солнцем или ветрами, высокий лоб — а следовательно, вместительный череп. Правда, впечатление слегка портила коварная угреватость, отражавшая все попытки ее вывести. Чистка пемзой и щелоком, спиртовые примочки — все они оказались бессильны. Пьюл даже воздерживался от раздражающих пищевод приправ; все без толку, красный бугор на щеке блестит, словно отполированный. Его можно было бы припудрить, но Уиллис так жутко потел, что пудра просто сползла бы с лица.
Скверное состояние кожи портило Пьюлу настроение; он повернул голову и оценил себя в профиль. Ему доводилось посещать тайные пыльные хранилища европейских библиотек, которые обычные историки полагали выдумкой, а его познания в алхимии и не снились людям, подобным Игнасио Нарбондо!
Копаясь в позабытых всеми трактатах, он и узнал впервые о существовании гомункула. Упоминания о человечке и его корабле уходили в глубокую старину, но, утомительно редкие и невнятные, связывались в единое повествование крайне хрупкими нитями смутных предположении, вплоть до внезапного появления гомункула в Лондоне несколько веков назад. «Дьяволеныш в бутылке», поносимый на все лады умирающим морским капитаном, чей судовой журнал представлял собою мрачную повесть о его собственном сползании в безумие и погибель, вне сомнений, был тем самым существом, которое несколько лет спустя продал Джоанне Сауткотт абиссинский купец, вслед за капитаном сошедший в преждевременную могилу. Источники намекали, что тварь имела власть над жизнью и смертью, движением и энергией, трансмутацией металлов. Она якобы служила источником вдохновения Ньютону и Джеймсу Максвеллу, а также погубила Себастьяна Оулсби.
Казалось, за гомункулом тянется длинный след, сотканный из ужасов, но Пьюл приписывал эти россказни невежеству былых поколений. Необразованные,
А ставки, похоже, росли. Открытие, что существо в шкатулке бесследно исчезло сразу после убийства Себастьяна Оулсби, прямиком вывело Пьюла на игрушечника Кибла, а также — Уиллис заулыбался при одной мысли — к его очаровательной дочери. Уже потом всплыла проблема второго ящика и весьма любопытной сделки между Оулсби и компанией «Драгоценные камни Западной Африки», завершенной за месяц до гибели ученого. Ясно же, что эта история сулит огромные деньги. Будь проклят Кибл с его идиотским «Трисмегистом»! Ничего, с ними Пьюл еще поквитается…
Из-за угла вдалеке, точно вовремя, показалась одинокая Дороти Кибл. Пьюл невольно выпятил грудь: дни терпеливого наблюдения не пропали даром! Рука дрожала в кармане пиджака, и он не сразу понял, что довольно давно дышит ртом. Опасаясь головокружения, он вцепился в железное ограждение поперек витрины булочной и принялся насвистывать, изображая равнодушие.
— Дороти Кибл? — окликнул он девушку, когда их разделяли считанные футы. Надетое на ней платье из тонкой темно-красной шерсти с отделкой сливочного цвета кружевами сужалось в талии манером, от которого голова Пьюла шла кругом. Девушка с интересом посмотрела на него — кожа у нее светлая, почти прозрачная, а невозможно черные волосы вольно спадают на плечи. Пьюла немедленно охватило желание коснуться этих волос, погладить это лицо, которое в сравнении с его собственным — все равно что слоновая кость рядом с пыльной полынью. Не без труда подавив его, Пьюл произнес:
— Полагаю, у нас есть общий знакомый.
— Разве? — переспросила она.
— Джек Оулсби, — пояснил Пьюл, декламируя заготовленную ложь. — Мы вместе учились в школе. Большие друзья.
— Рада с вами познакомиться, мистер…
— Пьюл, — последовал ответ. — Уиллис Пьюл.
— Вы здесь за булочками, мистер Пьюл? Не стану вас задерживать. Передам Джеку, что встретила вас, — она зашагала дальше, и Пьюл поплелся следом, досадуя на ее явное безразличие.
— Я изучаю историю тайных искусств, — продолжал он. — Учился и в Лейпциге, и в Мюнхене…
— Это просто замечательно, не сомневаюсь, — сказала Дороти, торопясь уйти. — Расскажу Джеку, он будет рад узнать, чем вы занимались. Не позволяйте мне отвлекать вас от покупок.
С тем она кивнула ему на прощанье. Пьюл вскипел.
— Могу ли я угостить вас чашечкой чаю?
— Мне так жаль…
— Тогда завтра?
— Боюсь, что нет. Но я ужасно вам благодарна.
— Так почему же нет?
Дороти повернулась к нему в удивлении:
— Что за вопрос! Простого отказа вам не достаточно?
— Этого мало! — взвизгнул Пьюл, хватая ее за рукав. Дороти отшатнулась, готовая обрушить на него свою сумочку. С перекошенным лицом, кожу на котором словно ожгло паром, он стоял на тротуаре, таращась на девушку. Брызгал слюной, неспособный вымолвить ни словечка.
— Приятного вам дня, — обронила Дороти.
— Вы меня еще увидите! — простонал Пьюл ей в спину. — И ваш отец тоже!
Она ускорила шаг, не клюнув на эту наживку.
— Погодите, я еще разыграю свою партию! — завопил Пьюл, но тут же взял себя в руки. Хватая ртом воздух, привалился к кирпичам ближайшей стены. Не годится сейчас давать волю гневу, Пьюл с этим подождет. Ничего, со временем — и очень скоро — Дороти образумится. Пьюл взглянул на свое отражение в темном окне, но оно не слишком его успокоило. Волосы дыбом, обычно чувственный и надменный рот искажен гримасой гадливости. Пьюл постарался расслабить лицо, но, казалось, то предпочитало остаться олицетворением маниакальной страсти.