Зарубежный детектив (1989)
Шрифт:
– Синьор Джузеппе Малетти.
– Здесь, в Неаполе?
– Да.
Чалмерс кивнул:
– Где тело моей дочери?
– В морге в Сорренто.
– Я хочу взглянуть на нее.
– Разумеется. Только скажите когда – и я вас отвезу.
– Это необязательно. Я не люблю, когда за мной таскаются. Меня отвезет Досон.
– Как знаете, синьор.
– Только договоритесь там, чтобы меня допустили. – Чалмерс взял новую сигару и принялся сдирать обертку. Впервые с тех пор, как я вошел в комнату, он посмотрел на меня. – Итальянская пресса освещает это дело?
– Пока нет. Мы держали это в тайне, ждали вас.
Он испытующе смотрел на меня, потом кивнул:
– Правильно сделали. – И повернулся к Карлотти: – Спасибо за факты, лейтенант. Если мне еще что-нибудь понадобится, я свяжусь с вами.
Карлотти и Гранди встали.
– Я к вашим услугам, синьор, – сказал Карлотти.
После их ухода Чалмерс посидел немного, глядя на свои руки, потом тихо и со злостью проговорил:
– Чертовы макаронники!
Я решил, что самое время избавиться от шкатулки с драгоценностями, которую мне препоручил Карлотти, и выложил ее на стол перед Чалмерсом.
– Они принадлежали вашей дочери, – пояснил я. – Их нашли на вилле.
Он нахмурился, подался вперед, открыл шкатулку и уставился на ее содержимое. Потом перевернул шкатулку, и драгоценности высыпались на стол.
Джун встала, подошла и заглянула ему через плечо.
– Ты ведь их не дарил ей, а, Шервин? – спросила она.
– Разумеется, нет! – воскликнул он, ткнув толстым пальцем в бриллиантовое ожерелье. – Что я, дурак – дарить такое ребенку!
Потянувшись через его плечо, Джун хотела взять ожерелье, но он грубо оттолкнул ее руку.
– Оставь! – Резкость его голоса напугала меня.
Едва поведя плечами, она вернулась на свое место у окна. Чалмерс сгреб драгоценности в шкатулку и закрыл крышку. Обращался он со шкатулкой так, будто она сделана из яичной скорлупы.
Потом долго и неподвижно сидел, уставившись на шкатулку. Я смотрел на него, гадая, каким будет его следующий шаг. Он снова обретал уверенность в себе, окружавший его ореол величия снова возгорался. Его жена, глазевшая в окно, и я, разглядывавший собственные руки, опять превратились в пигмеев.
– Свяжитесь по телефону с этим Джузеппе, как там его, – бросил Чалмерс, не глядя на меня. – Ну, с этим коронером.
Я отыскал номер Малетти в телефонной книге. Пока я ждал, когда нас соединят, Чалмерс продолжал:
– Сообщите новость в прессу: Хелен находилась на отдыхе, сорвалась с утеса и разбилась насмерть. Никаких подробностей.
– Слушаюсь, – сказал я.
– Завтра в девять будьте здесь с машиной. Я хочу съездить в морг.
Голос на линии ответил, что это контора коронера. Я попросил соединить меня с Малетти. Когда он взял трубку, я сказал Чалмерсу:
– Коронер.
Он встал и подошел к телефону.
– Ну, за дело, Досон, – распорядился он, беря у меня трубку. – Имейте в виду: никаких подробностей.
Выходя из комнаты, я услышал, как он говорил:
– Говорит Шервин Чалмерс…
Глава 5
На следующее утро в девять я, как мне было приказано, ждал у «Везувия» в нанятом «роллс-ройсе».
Итальянская пресса уделила Хелен довольно много внимания. Почти все газеты поместили ее фотографию, на которой она была изображена в том виде, в каком я увидел ее впервые: очки в роговой оправе, волосы стянуты назад, лицо серьезное, интеллектуальное.
Накануне вечером, выйдя от Чалмерса, я сразу же позвонил Максуэллу и дал указание сообщить эту весть.
– Подай все как можно скромнее, – наставлял я. – Ничего из ряда вон выходящего. История такая: будучи на отдыхе в Сорренто и ведя съемку кинокамерой, она так увлеклась, что сорвалась с утеса.
– И ты думаешь, кто-нибудь на это клюнет? – спросил он возбужденным голосом. – Всем захочется узнать, чем это она там занималась одна на такой огромной вилле.
– Знаю, – отрезал я, – но это все, Джек, и тебе никуда не деться. Когда появится что-нибудь новое, сразу дадим. Так хочет старик, а если тебе дорога работа, делай, что тебе говорят. – Я бросил трубку, не дав ему больше препираться.
Увидев утренние газеты, я отдал ему должное. Он в точности последовал моим указаниям. В прессе появилась эта история и фотография, ничего другого. Ни один умник не выражал своего мнения. Газеты сообщали только эти факты, трезво и без истерики.
Минут в десять десятого Чалмерс вышел из отеля и сел на заднее сиденье «роллс-ройса». Под мышкой у него была куча газет, в зубах – сигара. Мне он даже не кивнул.
Я знал, куда ему нужно, поэтому не стал терять времени на расспросы, а, усевшись рядом с шофером, велел ехать в Сорренто, да поживей.
Меня несколько удивило, что Джун Чалмерс с нами не поехала. Со своего места я хорошо видел Чалмерса в зеркале заднего обзора. Он просматривал газеты быстро и внимательно, а прочитав то, что его интересовало, бросал их одну за другой на пол автомобиля.
К тому времени, как мы добрались до Сорренто, он просмотрел все газеты. Он сидел, курил сигару и смотрел в окно, общаясь с единственным богом, которого он когда-либо будет знать, – с самим собой.
Я направил шофера к моргу. Когда «роллс-ройс» остановился у знакомого мне небольшого здания, Чалмерс вышел из машины и, сделав мне знак оставаться на месте, прошел внутрь. Я закурил сигарету и попытался не думать о том, на что собирался смотреть он, но перед моим мысленным взором вставало разбитое, изуродованное лицо Хелен, оно являлось мне во сне накануне ночью и преследовало меня.
Он пробыл там двадцать минут. Вышел он так же бодро, как и вошел, в зубах сигара, уже почти догоревшая. Я решил, что смотреть на мертвую дочь с сигарой в зубах – значит до конца играть роль «железного» человека.
Не успел я выскочить из машины и придержать для него дверцу, как он уселся на заднее сиденье.
– Хорошо, Досон, теперь посмотрим на виллу. – За время поездки туда мы не обменялись ни единым словом. Я вышел из машины, отворил чугунные ворота и снова сел, а когда мы проползли по аллее, я увидел, что «линкольн» с открывающимся верхом все еще стоит на площадке перед парадной.