Зарубежный детектив
Шрифт:
Впрочем, если уж говорить правду, не все зависело от него. Да он и не любил засиживаться за столом кабинета, ему нравилось живое дело, он больше доверял интуиции.
— Ты из девятнадцатого века, старина, — говорил ему Беганьский. — Тебе бы носить жесткий накрахмаленный воротничок и сюртук в духе английских детективов.
Однако именно Беганьский обращался к нему за помощью всякий раз, когда городское управление распутывало узелок особенно замысловатый. Кортель всегда советовал что-то дельное, и его оставляли в покое; но никогда еще не случалось так, как теперь: он добровольно стал заниматься делом, которое его совсем не касалось.
Это случилось
Поезд остановился, несколько пассажиров попадали с полок в плацкартных вагонах, были жертвы. Остановились в пустом поле, на опушке леса... С правой стороны, в тумане под мокрым снегом, тускло блестело озерцо. Но никакого встречного поезда не было, как не было вокруг и ни одной живой души на протяжении двух километров... После машиниста подвергли тщательному медицинскому обследованию, пригласили психиатров. Он был здоров — не пил, никогда не принимал наркотиков.
— Бывает... — неопределенно заключили врачи, и железнодорожное начальство, наверное, забыло бы об этом случае, если бы через три дня другой машинист экспресса Варшава — Щецин снова на том же месте не увидел прямо перед собой свет мощных прожекторов. На этот раз паровоз сошел с рельсов.
И вновь машинисту показалось, что навстречу, по одному с ним пути, мчится поезд, но, как и в первый раз, на месте происшествия не обнаружилось ничего, что могло бы разъяснить это загадочное явление. Железнодорожные власти начали тщательное расследование. Комиссия, составленная из высококомпетентных лиц, представила несколько взаимоисключающих гипотез, а когда аналогичный случай повторился в третий раз — делом занялось Главное управление милиции.
17 марта на этой же дороге, не доезжая нескольких километров до Старгард-Щециньски, машинист скорого поезда увидел бьющие из тумана лучи прожекторов. Он был наслышан о железнодорожных случаях, происшедших в этом районе, но, как он потом рассказывал, это было так неожиданно и так ошеломило его, что он инстинктивно затормозил...
Тайна этого странного явления оставалась нераскрытой. Опушка леса, переезд и озерцо, покрытое тающим снегом... Ученые пытались найти разгадку в свойстве двух соприкасающихся плоскостей — воды и тающего снега — отражать концентрированный свет. Говорили также о самовнушении как следствии усталости машинистов, которым приходилось вести поезда в сплошном тумане.
А милиция разыскивала преступников. Но предположение об установке огромных прожекторов на рельсах перед движущимся поездом казалось малоправдоподобным. К тому же не было ни одного свидетеля, который видел бы прожекторы.
Четвертый случай произошел 2 апреля, на сей раз почти на полдороге между Пилой и Старгардом. Машинист не остановил поезда, поехал прямо на свет, который — как потом он утверждал — внезапно погас, оставляя по обе стороны дороги какое-то зыбкое свечение, продолговатый
Беганьский все это рассказал Кортелю и показал рапорт и заключения экспертов. Его самого это дело мало интересовало.
— Бывают действительно странные случаи, — говорил он. — И бывают попросту случайности. Если два человека испытывают одинаковые ощущения в схожих обстоятельствах, этого еще мало для какой-нибудь сенсационной гипотезы. А труп? Достаточно обратиться к статистике, чтобы убедиться, сколько людей в Польше пропадает без вести и сколько находится тел, которые долго или вообще нельзя опознать...
Однако доводы Беганьского показались Кортелю малоубедительными. Он постоянно думал о происшествии на железной дороге и не сомневался в том, что есть нечто, мешающее внести ясность в это дело. Его мучило то обстоятельство, что существуют столь разные гипотезы, он хотел все знать наверняка и был убежден, что любое преступление может быть раскрыто до конца. Поэтому он много беседовал с машинистами и пассажирами экспресса Варшава — Щецин. Всю эту трассу проехал дважды; кажется, безрезультатно, но... не совсем. Пятнадцатого апреля между Пилой и Старгард-Щециньски, находясь в коридоре пустого вагона первого класса, Кортель познакомился с Басей, или Барбарой Видавской. Впервые за десять лет после смерти жены он «вспомнил» о существовании женщин...
Кортель считал, что он выглядит смешным в глазах женщин. И даже при встречах с Басей его не оставляло это ощущение, но он уже не мог без нее и тосковал, если они долго не виделись. Тосковал он и этой ночью, но не позвонил ей со службы, не позвонил и придя домой, отложил все на следующий день, не зная о том, что следующий день будет так заполнен, что не останется ни минуты на личные дела.
Сводка пришла рано утром, но Кортель прочитал ее только в середине дня, когда вернулся из Института технологии искусственных материалов, которым руководил владелец виллы инженер Эдвард Ладынь. Прокурор в связи с убийством в особняке и не без нажима со стороны Кортеля решил вызвать Ладыня с Балатона в Варшаву.
Когда Кортель показал свое удостоверение секретарше инженера Зосе Зельской и назвал свою фамилию, он заметил в ее глазах беспокойство.
— Вчера вечером, — сказал Кортель, — ограбили виллу инженера Ладыня...
Секретарша молчала, не выказав обычного в таких случаях удивления; Кортель не услышал традиционного «что-то невероятное!» или «бедный Ладынь!». Лишь немного погодя она спросила, хочет ли инспектор еще с кем-нибудь поговорить.
— Собственно говоря, нет...
Кортель оглядел комнату секретарши, заглянул через открытую дверь в пустой кабинет и спросил у Зельской венгерский адрес шефа. Конечно, он оставил ей адрес, даже телефон своих друзей в Будапеште, и, когда она подавала ему визитную карточку, где каллиграфическим почерком был написан адрес на двух языках, он в первый раз подумал, что она очень мила. Подумал также о том, что сразу этого не заметил.