Зарубежный детектив
Шрифт:
Каллинен побарабанил пальцами по полой трубе. Он заставил себя успокоиться, решив, что полицейские не кинутся же сразу ни с того ни с сего допрашивать именно Кариту, одну из сотен тысяч. Кроме того, он был уверен, что девчонка просто инстинктивно будет отсиживаться дома. Несмотря на молодость, Карита уже прошла через несколько исправительных женских заведений и потому сумеет держать язык за зубами, если даже попадет в руки полиции. Каллинен крепко сжал пальцами трубу. Он повернул голову и вновь прислушался, но на этот раз внимательно и настороженно. Голуби продолжали ворковать на крыше. С этажей не доносилось ни звука. Он быстро подошел к спинке кровати, ухватился за ее ножку и поднял.
Каллинен приподнял кровать лишь настолько, чтобы просунуть палец в полую ножку. Палец его нащупал тонкий металлический предмет. Он прижал его кончиком пальца к внутренней стенке ножки и медленно потащил. А под ножку кровати подставил пригоршню — в нее упала ручка от столовой ложки. Каллинен опустил кровать, поднялся и отошел к стенному шкафу, в угол, невидимый из дверного глазка.
Каллинен погладил ручку ложки округлым средним пальцем. Это была ручка от обыкновенной столовой ложки из нержавеющей стали, сломанная как раз в месте прикрепления к ложке. Отличали ее лишь выдавленные в верхней части буквы «Губернская тюрьма» и то, что надлом был остро заточен. Ради этого Каллинен пожертвовал четырьмя прогулками. Сначала он затачивал ее о бетонный пол, равномерно и регулярно поворачивая и проверяя на свет. Затем он использовал металлические части кровати и двери, и теперь безобидная ручка от ложки превратилась в грозное оружие, острие которого напоминало хирургический скальпель.
Олли Каллинен точно и сам не знал, для чего он изготовил это оружие. В тюрьме у него не было оснований бояться кого-либо, не собирался он и бежать отсюда — для этого, не было оснований, к тому же это было просто бессмысленно. Единственное, что могло его к тому побудить, — это сознание, что у него есть стальное оружие, так он чувствовал себя в большей безопасности. Каллинен подумывал даже, что может и проглотить ручку, если пребывание в тюрьме покажется ему слишком уже долгим и однообразным. Это было старое и верное средство попасть в больницу, выбраться из тесной, гнетущей камеры, переменить обстановку. Каллинен проделывал этот трюк и раньше — правда, тогда он заглатывал маленькую ложечку, но он знал, что многие глотали и по нескольку ножей и ложек, так что одна ручка его не пугала.
Подследственный Коусти Каарло Олави Каллинен взял покрепче свой самодельный нож и срезал тоненькую полоску со своего толстого ногтя. Затем он крепко зажал ручку ложки в ладони, внезапно обернулся, занес руку и изо всей силы ударил по деревянной дверце шкафа. Дерево вздрогнуло. Шкаф вдавился в стену. Металлическое острие глубоко вошло в древесину. Каллинен разжал пальцы и оставил ручку торчать в шкафу.
Затем опустил руки, и они повисли вдоль тела. Он с силой выдохнул воздух, но продолжал неподвижно стоять. Неотрывно глядя на торчавший из дерева брусок металла, он почувствовал, как горячая волна стала подниматься в нем и вскоре заполнила все его существо. Акульи глаза Олли Каллинена сощурились, на лице появилась блаженная улыбка. Он вырвал ручку из крышки и кончиками пальцев обследовал дырку, оставшуюся в дереве. Коусти Каарло Олави Каллинен знал теперь, как он употребит свое оружие. Мысль была безумной и никудышной — осуществи он ее, ему же будет хуже, но если другого выхода не будет, тогда — не все ли равно.
Каллинен понимал: если полицейские придут допрашивать его в тюрьму, это может означать только одно. И если их будет даже пятеро, он все равно осуществит свое намерение. Он знал, что всадит свое оружие в затылок первого попавшегося в полицейской фуражке. Именно в затылок, только в затылок. Он знал, что ударит так сильно, что острие пройдет сквозь позвонки.
Каллинен вздрогнул. Из-за двери послышались голоса. Десятки ног стучали по металлическим ступеням, подошвы шаркали по бетону. Перекликались стражники. Он ясно различал отдельные фразы:
— Дистанцию! Эй, там, дистанция два метра! Ты что, чертова голова, не слышишь, что ли?
Прогулка закончилась, все возвращались в свои камеры. Каллинен быстро, несмотря на свой рост, присел, ухватился за ножку кровати, приподнял ее и сунул свое оружие обратно в полость ножки. Затем опустился на край кровати и, откинувшись навзничь, заложил свои лапищи за голову. Он зажмурил глаза и стал ждать. Звуки шагов приближались к двери, надзиратель зазвенел ключами. Скрип отворяемой двери разнесся по всему этажу. Каллинен по-прежнему лежал с закрытыми глазами, сдерживая дыхание. Он спал. Голуби ворковали на крыше. Буксир свистел в порту.
ГЛАВА 13
Первая половина четверга, можно прямо сказать для четвертого отделения отдела по борьбе с насилием прошла без всякой пользы, по сути дела — безрезультатно. Шутки прекратились, и даже Монтонен не подначивал больше Быка-Убивца, во всяком случае, преднамеренно. Харьюнпя заметил, что молчание Норри стало еще более глубоким, движения рук еще более неожиданными, а в голосе появились недовольные, требовательные интонации. Норри, по сути дела, не отходил от своего телефона, чтобы не пропустить телефонного звонка.
И все же совершенно безрезультатным утро назвать было нельзя. Они собрали довольно много интересных сведений — правда, теперь уже об убитом Континене, и, судя по этим сведениям, предполагаемыми преступниками были мужчина и женщина, но и только. Это был, конечно, жалкий факт, но никто из работников отделения не отпускал шуток на этот счет. Континена они знали теперь достаточно хорошо. Они знали, что он выпивал утром три бутылки «Лахти-Синего» [26] и лишь после этого у него наступало просветление. В начале месяца он опускал в игральный автомат одну монету в пятьдесят пенни, но, даже выиграв, не продолжал игры. Каждую вторую пятницу он посещал баню на Тарккаампуянкату и стригся в парикмахерской «Ритва» на Альбертинкату. Бороду свою он брил дома «Жилетом» старого образца. Курил «Арому» и «Красный Норд» и примерно раз в три месяца спьяну разбивал свои очки. Чинил их он сам. В течение нескольких лет Армас Калеви переписывался по крайней мере с двумя десятками женщин, и, судя по содержанию этих писем, контакты с ними устанавливались через газеты, отдел «частных объявлений». Норри, Монтонен, Хярьконен, Харьюнпя и Тупала знали еще десятки жизненных подробностей о Континене, однако ни одна из них не давала ключа к разгадке обстоятельств, при которых он погиб. И поэтому представления полиции об убийцах основывались на чистых предположениях.
26
Сорт пива.
Судя по оставленным следам, мужчина был сильный, очевидно мускулистый и кряжистый. О женщине полицейские узнали немного больше. Она пользовалась тушью для ресниц фирмы «Макс-Фактор» и перламутровой губной помадой. Об этом они узнали, обследуя туалет, где на полу обнаружили туалетную бумагу с пятнами краски. На бумаге остались также отпечатки ресниц, которые легли красивым завитком. Размер и четкость расположения ресниц дали основание предполагать, что следы оставлены накладными ресницами. Исходя из этого, и решили, что в квартире была женщина и скорее молодая, чем пожилая. Правда, какая-нибудь шестидесятилетняя старуха могла с таким же успехом пользоваться накладными ресницами, а туалетная бумага могла лежать на полу и до убийства, однако даже Монтонен побоялся высказать вслух эту шевелившуюся у всех на уме мысль, а когда на такие факты не обращают внимания, это тревожный симптом, при расследовании преступления это первое свидетельство усталости работников, первое признание возможности, что дело навсегда останется неразгаданным.
Харьюнпя прикидывал в уме, как дальше будет развиваться дело Континена, если Норри все же не улыбнется счастье. Он знал, что отделение может заниматься этим делом не более двух, максимум трех недель. Дальше возиться с одним делом просто невозможно хотя бы уже потому, что неизбежно возникнут новые, к тому же просто бессмысленно пытаться распутать дело, превратившееся в замкнутый круг, и заниматься им все равно что биться головой о стену. Все станет совсем иным, если у работников появится нить или, на худой конец, крохи информации, позволяющей построить план следствия. Сейчас же все их данные сводились к тому, что старика Континена прикончили у него на квартире два неизвестных лица. Харьюнпя уже мысленно видел, как Норри через месяц переложит пластмассовую папку с материалами дела во второй сверху ящик своего письменного стола, и ее будут иногда извлекать оттуда для внесения новых сведений или протоколов допросов. Дело вытаскивали бы также на свет божий для сравнения с каждым новым делом, связанным с покушением на человеческую жизнь, а где-то в конце нынешнего — начале следующего года Норри вынет папку, положит ее на стол, перелистает, причмокивая нижней губой, и уже навсегда положит его в свой шкаф. Когда-нибудь, лет через пять или десять, свежий, вновь испеченный констебль, направленный на работу в отдел по борьбе с насилием, подержит папку в руках, почитает отдельные отрывки, посмотрит фотографии и подумает: как же это у ребят осталось нераскрытым такое ясное, как божий день, дело?