Заря Айваза. Путь к осознанности
Шрифт:
Приближение «Интенсива» разжигало во мне огонь деятельности. Мне было несложно попытаться привлечь людей, которые, как я считал, обладали здравым умом. Я сел на автобус до Ягодины, чтобы встретиться с Джорджем Арбабой. Он был родом из Лики — высокий, худощавый сорокалетний мужчина с густой бородой и светло-серыми глазами. Он работал с глиной, годами помогая местным гончарам, продававшим горшочки и чаши на деревенских ярмарках. Джордж многократно приглашал меня посетить его мастерскую и понаблюдать за старинным процессом обжига гончарных изделий.
— Должно быть, это что-то важное, раз ты потратил столько времени,
Мы ели голубцы из яркой глиняной посуды, сделанной Джорджем в мастерской, и деревянными ложками, которые он вырезал из бука, а в роли хлеба выступал хорошо испекшийся кукурузный хлебец, который аппетитно хрустел на зубах.
— Если бы ты нас пораньше известил о своем приезде, мы бы сварили суп по моему рецепту. Мой отец работал мясником, и от него я узнал самый лучший рецепт приготовления супа. Берешь кастрюлю на пять литров, кладешь в нее два килограмма самой лучшей молодой говядины и два килограмма овощей и зелени и заливаешь небольшим количеством воды. Готовишь всю ночь, и у тебя получается суп мясника. Отец работал с утра и до вечера, а ночью делал детей. Он наделал шестерых. Он получал силы от супа мясника, который ел каждый день. Он мог свалить быка одной левой.
Я подошел к Джорджу по-иному. Он был убежден в простоте жизни, скрывающей недостижимую тайну, о которой не стоило говорить.
— Что ты тогда ощущаешь? — спросил он меня, когда я вкратце объяснил ему суть «Интенсива».
— Ты ощущаешь себя самого, это так просто, ты просто поражаешься простоте этого переживания.
— Но что ты точно ощущаешь? — Он смотрел на меня широко открытыми серыми глазами, полными уверенности и надежды. Помимо эрогенных зон у человека есть еще и психогенные, и я знал, за какие места его трогать.
— Бессмысленно что-либо говорить. Слова не нужны. Это ощущение невозможно объяснить или понять. Можно говорить о нем все три дня, однако от этого ближе к простоте самого переживания не станешь. Все остается прежним — и в то же время невероятно иным. Истина о том, кто ты есть, проста донельзя на этом свете.
Он глубоко затянулся сигаретой, табак которой был контрабандой привезен из Герцеговины.
— Я пойду на этот «Интенсив», Богдан. Я никогда не смог бы устоять перед такими ощущениями. Высокообразованные вещи бестолковы, суть жизни — в ее простоте. То, что ты сказал… когда я голоден — я ем, когда меня мучает жажда — я пью… — Он затянулся еще раз и закончил: — Когда я хочу пойти на «Интенсив» — я иду на «Интенсив».
Все эти годы в квартире Младена ничего не менялось, однако она каким-то образом стала казаться меньше. У двери я учуял запах табака, одеколона и горящего угля в кафельной печке. Краска на деревянных оконных рамках потускнела и облупилась. Я подошел к окну в надежде увидеть картину, запечатлевшуюся в моей памяти с давних времен: семейные домики с деревянной изгородью и сливовыми и абрикосовыми деревьями, растущими посередине лужайки. Мне помнился летний запах сирени, витающий в воздухе, и сияющая белизна кустов акаций. Теперь же там были бетонные
— У меня остался апельсиновый сок, — сказал он, сидя за столом. Перед ним стояла наполовину выпитая бутылка сливовицы. Заметив мой взгляд, он улыбнулся: — Сливовый сок, как всегда, — для меня.
— Что интересного у тебя есть для меня? — Я не притворялся. Младен постарел и пил каждый день, но ни на секунду с ним не было скучно. Он мог искусно и выразительно говорить о том, что он сам постиг. Благодаря своей волшебной лозе он предчувствовал скрытые вещи. Многие адепты братства Одина были бы рады почистить ему изношенные ботинки с его позволения.
— Читал эту книгу? — Он положил на стол между мной и собой книгу в мягкой обложке с рисунком лабиринта на обеих сторонах. Это был «Герой с тысячей лиц» Джозефа Кэмпбелла. О ней часто говорили на стокгольмских собраниях. Название звучало как какое-то социологическое исследование, записанное университетскими профессорами, которые едва вылезали из библиотеки.
— Только слышал о ней.
— Тебе было бы полезно ее прочитать, — сказал он, глубоко затянувшись сигаретой из дешевого табака. — Было бы интересно. Это твоя биография. Лучше не напишет никто.
Я ждал, пока он прояснит сказанное. Младен прищурил глаза, словно оценивал, готов ли я принять его объяснение.
— Многие из нас знали, что поджидало искателей истины на долгом пути, однако открытая этим человеком точная модель их прохождения через переживания завораживает. Это была пифагорейская теорема духовного развития. Кэмпбелл открыл законы процесса духовного развития. Я говорю тебе, там описывается твоя биография и биография многих похожих на тебя людей.
На мгновение он уставился на меня так, будто являлся человеком, способным говорить глазами. Мое солнечное сплетение побеспокоило старое доброе чувство, появляющееся обычно тогда, когда я добирался до какой-нибудь ценной книги или же слушал откашливавшегося перед речью человека. Я сдвинулся в кресле и наклонился к Младену. Он улыбнулся, довольный тем, что так быстро привлек мое внимание к этой теме.
— Изначально одна из типичных характеристик героя или искателя, называй его, как хочешь, — беспокойство. Он чувствует себя чужаком в своем окружении, которого поедает постоянное волнение, вызывая в нем мысли о цели существования. Внутренние мучения, одиночество, отказы и неповиновение — первый признак того, что архетипическая судьба ждет потенциального героя.
— Я стану тщеславным, — сказал я, словно выражал недовольство, однако внутри заострил свое внимание.
— Да, — незамысловато ответил Младен, — такого можно было ожидать на положительной стадии. В этой вселенной все имеет две стороны, об этом ты и твои духовные братья вопили много раз. Первой стадией Кэмпбелл называет зов к приключению. Главный герой не находит себе места среди своих, и когда кто-то почувствует что-то аналогичное, то это означает, что ему пора уходить. В повседневной жизни героя появляется проводник, отмечающий переломный момент. Им может оказаться старый друг, случайный собеседник или даже книга, которая переворачивает мир героя с ног на голову. Форма проводника не важна, ведь он символизирует собой бессознательный дух. Главный герой не распознает в нем черт проводника, вызывающих зачастую его страх.