Заря Айваза. Путь к осознанности
Шрифт:
Участники заносили себя в списки очень быстро, и я начал волноваться, хватит ли нам всем места, так как хотел укомплектовать участников до предела. Позвонил также и Павлу Изакович, которого двузья называли просто Изой. Окончив военную академию, он сразу же покинул ряды армии. Иза работал водителем грузовика в какой-то деревеньке рядом с Панчево и хотел говорить лишь о двух вещах — военной истории и духовной эволюции. Он заявлял, что в своем прошлом воплощении был Живоином Мишичем, главнокомандующим. Стены его комнаты были увешаны фотографиями, в углу стояла винтовка с балканских войн, а на полках — гранаты без взрывного заряда и три офицерские шляпы. Пепельница на
— Впиши меня в «Интенсив», Боги. Ты не пожалеешь. Я настоящий боец за истину и справедливость.
— Иза, эта игра превосходит все те, в которых мы когда-либо принимали участие. Здесь не действуют старые правила, но поверь мне, твое место на «Интенсиве».
Повесив трубку, я увидел Ненада, который заинтересованно глядел на меня:
— Я хотел бы тебя о кое-чем спросить.
— Давай.
— Сделаешь это для меня? Пообещай, и я тебе скажу, что.
— Ну, я обещаю.
Он довольно улыбнулся, будто удачно провернул хорошую сделку:
— Позволь мне пойти на «Интенсив».
Несколько дней я размышлял над тем, как его постепенно вывести на Путь. Я хотел избежать ошибок родителей, которые всецело отдавались своей работе. Они заставляли детей любить те же самые вещи, только делали это не так, вызывая лишь противоположную реакцию — их дети ненавидели то, что так сильно любили родители. Мне нужно потратить три-четыре года, только чтобы познакомить его с атмосферой «Интенсива», а он просит уже сейчас попасть на него. Я был удивлен и немного взволнован его просьбой. Выдержит ли он три дня и три ночи стресса, которые не переносили даже некоторые из взрослых? Его эго может просто развалиться на части. И смог бы он остаться нормальным ребенком после пережитого сверхнапряжения всех душевных сил, смог бы он играть со своими сверстниками, читать комиксы и мечтать о какой-нибудь девочке из школы? Я жаждал, чтобы меня засосал какой-нибудь неодолимый водоворот событий и унес прочь все сомнения, оставив лишь единственную цель в жизни. Я не хотел, чтобы с Ненадом, которому к тому моменту было всего тринадцать лет, случилось что-то, что может глубоко травмировать его личность…
— Хорошо, я не откажусь от своего обещания, — нерешительно сказал я, — но при необходимости уведу тебя с «Интенсива». Договорились?
— Да, — искренне ответил он, глядя на меня глазами, которые засияли по-новому, — но я уверен, что справлюсь.
Лидия вернулась с работы днем и застала меня за беседами с участниками тренинга и телефонными разговорами. Она слышала непрерывные вопросы от Мучи и мои ответы на них. Она старалась не показывать свою заинтересованность в этом. Была слабая надежда на то, что она тоже примет участие в работе «Интенсива», но она вмиг разрушила ее.
— Мне он не интересен, — сказала она как-то вечером. — Я не хочу обидеть тебя и даже не имею ничего против того, что Ненад идет с тобой. Ты его отец, и ты знаешь, что для него хорошо. Но все это мне кажется каким-то фальшивым, будто люди навязывают мне что-то такое, что должно произойти само собой.
— Если ты ждешь, пока это случится спонтанно, то тебе придется прождать очень-очень долго. В технике «Интенсива Просветления» нет ничего нового. Свами Вивекананда — я уверен, что ты слышала о нем, — сказал, что йога — не более чем умножение усилий, направленных на осуществление духовной эволюции за одну жизнь, из которой проистечет много новых жизней.
Она кивнула головой в знак согласия.
— Ты мне много раз рассказывал про Вивекананду, но
Я занервничал. Можно было сказать много лестных слов в адрес стиля Юнга, но только не в адрес ясности изложения мысли. Я оставил в покое дальнейшие попытки объяснения своей точки зрения. Мои аргументы были бессильны поколебать ее мнение. В своих мемуарах Юнг очень точно заметил, что на свете нет такой женщины, которая бы считала своего мужа достойным уважения. Как она могла? Остальные — всегда более значимы и незаурядны. Они далеки, чисты, и жена не видит их грязного нижнего белья, когда раскладывает его для стирки. Я вспомнил слова Оука Вилкинсона, произнесенные как-то вечером в доме Астрид Монти в Стокгольме. «Чтобы считаться в семье экспертом, нужно быть, как минимум, за сто миль от дома. А мудрецами и духовными учителями — то и того дальше».
— Может, Юнг для тебя сейчас и к месту. Когда-нибудь, возможно?.. Ты слышала такое изречение, что книга — лучший друг до той поры, пока ты не ступишь на Путь?
Намеками я также пытался вовлечь в «Интенсив» и дядю. Для него в таком возрасте это был шанс понять, кто он такой. И он бы в мгновение ока расправился со всеми своими неудачами и жизненными долгами. Было ясно, что время для него уже на исходе. Он смеялся и тряс головой:
— Нельзя обучить старого пса новым трюкам. Если бы я был на десять лет помоложе… Такому, как мне, там не место. Но я хотел бы поговорить с тобой, как в старые добрые времена. Думаю, есть еще кое-что, чему бы ты мог научиться от меня.
— Как бы мне хотелось поговорить с тобой. У меня не так уж много людей, с которыми бы я смог говорить так же откровенно, как с тобой.
Еще одним человеком, которого я хотел пригласить на «Интенсив», был Зоран, друг детства. Он импонировал многим — высокий, с симметричными чертами лица, светло-голубыми глазами и красиво изогнутыми бровями, которые шевелились как сигнальные флажки, когда он высказывался по поводу нашего с ним разговора. Я пригласил его на чашку кофе в кафе «Бока», в котором мы раньше «зависали». В самом начале беседы я осторожно подбирал слова. Обратил внимание на ценность прямого контакта с Истиной и изменение жизни у тех, кто его достиг, а также на то, что три дня усердной работы — не слишком высокая цена за духовное достижение, которое остается с человеком навсегда.
Он молчаливо морщил лоб. Я сделал ошибку, когда старался найти еще более весомые аргументы. Я описал Йогендру как чрезвычайно мудрого и в то же время скромного человека. Затем перешел к великим учителям по йоге, гималайским мастерам, Блаватской, учениям о чакрах и пробуждению кундалини. Моя речь длилась более пятнадцати минут. К концу я начал говорить с таким энтузиазмом, что стал глотать гласные, а иногда и все слова целиком, упорно желая выделить ценность просветления… Я понял, что у него было написано на лице. Он прищурил глаза и высоко поднял брови:
— И ты говоришь, Боги, что твои великие мастера поголовно вегетарианцы, выращивают траву и едят цветы… ни секса… ни мяса… никаких удовольствий из нашей повседневной жизни?
— Точно, — исчерпывающе ответил я, понимая, что потерял его.
— Как старому другу, я вот что тебе скажу… Если поставить этого Йогендру к хорошо прожаренной туше, то ее запах разбудит его ноздри… гамбургеры, свиные отбивные, почки… После такого он незамедлительно бы начал проповедовать достоинства повара, пожарившего все это.