Заря Айваза. Путь к осознанности
Шрифт:
— Пришел твой друг.
Это был Мучи.
— Я пришел забрать тебя и Ненада.
— Я же сказал, что не нужно. Мы поедем на такси.
— Но мне же по пути. Зачем брать такси?
Он кружил вокруг меня, как какая-то мясная муха, от которой невозможно было просто так отмахнуться. Я подозревал, что он снова создаст проблемы на «Интенсиве»: обесценит партнеров и окружающих участников, завопит при виде новоиспеченного просветленного и попытается изо всех сил захватить мое внимание и вызвать сострадание. Ему удалось действительно меня удивить после первого «Интенсива»: «Боги, больше всего на свете я хочу стать Мастером и вести „Интенсивы“. Я осознал, что в этом заключается моя цель в жизни. Я прошу тебя обучить меня». Боже мой, и такой человек будет Мастером?! Да я бы не позволил ему охранять
— Пойдем, выпьем кофе, — сказал я. Я хотел появиться в Доме учителя в самый последний момент, когда участники уже будут проварены до костей. Отправив вперед Ненада и Мучи, я долго расплачивался в приемной за три дня аренды помещения. А затем, когда входил в комнату, внимательно наблюдал за происходящим. Кто-то сидел на кроватях и креслах, кто-то — на полу. Пришло двадцать четыре участника, но их казалось больше. Комнату наполнили бледные лица, внимательно смотревшие на меня. Большую часть пришедших составляли участники прошлого «Интенсива», но они беспокоились не меньше новичков. Я сел в кресло и, сделав глоток воды, сказал:
— Приступим.
Я вкратце объяснил правила «Интенсива», подробно остановившись на технике и проблемах, с которыми столкнутся участники на пути к просветлению. Когда я начал рассказывать о прямом переживании Истины, мой голос задрожал, а на лицах участников первого «Интенсива» выступили слезы. Я ощущал сильное возбуждение, которое преследовало меня с момента пребывания в ашраме Йогендры в Санта-Барбаре, убежденный, что Истина — самое ценное, что есть на Земле, чему нет равных на этой планете.
В конце выступления наступила долгая пауза. Я сдерживал себя, сгорая от желания рассказать что-нибудь еще и окидывая взором каждого из участников. Ненад смотрел на меня с серьезным выражением лица, которого я раньше не замечал, будто он повзрослел за последние тридцать минут. Наконец я произнес:
— Не забывайте. Сама судьба назначила нам встречу здесь, в этот вечер. Воспользуйтесь возможностью. Засыпайте с мыслью о своем коане!
В течение первого дня я опять столкнулся с явлением параллельных зеркал. То, что происходило внутри меня, отражалось на группе, вытесняя процесс, при котором их мысли и чувства влияли на меня. После третьей диады такое ощущение исчезло. Многие участники во время разговора, охваченные сильными чувствами, считали ошибкой прийти сюда. Такого же мнения были и участники первого «Интенсива». Они сравнивали этот «Интенсив» с первым, где все было в его пользу. Я пытался выяснить причину такого мнения. Они сравнивали два совершенно разных периода: действующий, во время которого они сражались, извиваясь, как крепко сжатые пальцами черви, и конец первого «Интенсива», где все было прекрасно и замечательно, где энергия била через край, а все они разрывались от любви.
В то, что я научусь любить этих людей во время «Интенсива», было трудно поверить. Я проявлял нетерпение, мне хотелось побыть одному, удалиться из этой комнаты, в которой начало попахивать потом и вонью от слюны, высыхающей вокруг их ртов. Такой запах характерен для людей, находящихся в центре духовного кризиса, пациентов, страдающих от тяжелой депрессии, и людей, чье терпение и нервы сдали. Этот запах напоминал мне гнилые яблоки. Я был удивлен самим собой — где я раздобыл эту стабильность, настойчивость упрямого осла, которых мне всегда не хватало в остальных аспектах жизни? Не стоило думать об окончании «Интенсива», где вовсю сияли лица и любовь. В этом заключалась суть игры Истины. Пока все в кризисе, мысли о скоротечности и нереальности этого процесса не приносят никакой пользы. По окончании «Интенсива» прежнее страдание начинает выглядеть, как откровенная иллюзия какого-нибудь мага-любителя. Я понимал, что буду страдать до самого закрытия «Интенсива», начало и окончание которого будут сопровождаться моими полетами на крылатом коне воодушевления. Я знал, что по окончании обниму себя и весь остальной мир, сожму в объятиях и поцелую все это лучшей частью своего существа. Нет большего счастья, чем увидеть человека, оторвавшегося от паутины лжи и слившегося с Истиной. Одно такое Просветление было куда более ценной наградой для Мастера, чем целая жизнь, наполненная изумлением и сомнением. Тем не менее, такая идея не срабатывала на тот момент — я едва мог выносить как себя, так и их.
Меня все более и более настораживал и раздражал Мучи. Он постоянно приставал к партнерам. Будучи активным, он болтал, суетился и смотрел по сторонам широко открытыми глазами. Как только в паре он становился пассивным, то закрывал глаза во время речи другого партнера и просто дремал. Сквозь сжатые зубы я уже предупреждал его по этому поводу, но этому скверному созданию требовалось куда более сильное лекарство. Я встал перед ним и на протяжении некоторого времени через каждые пару секунд делал ему предупреждения:
— Не смыкай глаз! Слышишь меня, не смыкай глаз и внимай всему, что тебе говорит партнер!
Желание ударить его неуклонно росло. Он громко жаловался о своем несчастье, так как хотел больше всего на свете, чтобы его партнеры по диадам стали просветленными, но чертова сонливость никак не давала ему стать таким их партнером, каким он хотел бы быть. Он посмотрел в сторону, что убедиться, стою ли я рядом с ним и слушаю ли его. Он продолжал играть в эту игру, доводя мои нервы до предела, так что скоро я уже был готов дать волю своей руке. Кто-то оставил слева от хлопчатобумажного мешка, что стоял рядом с кроватью, штаны с толстым кожаным ремнем. Я взял ремень, сложил его вдвое и встал позади и чуть сбоку от Мучи, чтобы видеть, закрыты ли у него глаза. И он их закрыл сразу же после того, как партнер начал размышлять. Я отвел ремень подальше назад, чтобы не зацепить Джорджа Арбабу, сидящего рядом с ним, и со всей силы хлестнул по спине. Он откинул голову назад, как высеченная лошадь, и по комнате пронесся взрывной звук от ремня, разбудив некоторых из участников.
— Хочешь еще поспать?!! — прокричал я. — Итак! Либо ты ведешь себя по-людски, либо выматываешься с «Интенсива»!
Мертвую тишину прерывали лишь всхлипывания Мучи. Люди сидели тихо с опущенными вниз головами. Послышался голос Джорджа.
— Это ужасно. Было бы намного проще, если бы ты получил просветление, а не кто-то другой.
На секунду я подумал, что переборщил, и что, возможно, испортил первый день «Интенсива», но Эва Кис рассеяла мои сомнения. Делая, как венгр, акцент на первых слогах, она произнесла:
— Богдан прав. Если он собирается обесценивать других своим поведением, то чего ему делать на этом «Интенсиве»?! Когда я была активным партнером, он все время дрых. Когда наступали его пять минут, он болтал без умолку. Мастера дзен правы, когда бьют людей бамбуковыми палками.
Ее слова растрогали меня. Я взял со стола, рядом с которым стоял мой стул, кувшин и налил из него воды в стакан. Взяв его в руку, я встал рядом с Мучи. Он едва держал глаза открытыми во время размышлений его партнера. Когда она открыла глаза и начала с ним общаться, его веки опустились. Я плеснул в него водой, но его реакция изумила меня. Он резко увернулся от воды, так что она попала лишь ему на плечо. Большая ее часть оказалась на груди Йована. Так бы двигался боксер, искоса наблюдавший за моими движениями, чтобы быть готовым уйти от удара. Слева раздался чей-то смех.
— Теперь ты не спишь, — сказал я, скрывая гнев. Я вернулся к столу и, взяв кувшин, снова оказался позади Мучи. Больше никто не говорил, все уставились на меня. Взяв Мучи за волосы, чтобы он не смог пошевелиться, я вылил весь кувшин на его шею и спину. В основном вода стекала по спине. Он вскочил и сделал глубокий вдох, словно оказался под ледяным душем.
— Теперь спи. Если понадобится, я снова тебя освежу. Слышишь?
Я шагал между рядами людей с равнодушным лицом, не задерживая ни на ком своего взгляда, отмечая лишь их реакции. В первый раз они осознали, во что дали себя втянуть, и что эта игра, помимо великого счастья, может доставить им тягостное унижение. Ненад мельком посмотрел на меня. Его глаза были широко открыты, а щеки и лоб — бесцветными. На лице японки появилось волнение и отчаянное сочувствие. Милада твердо закрыла глаза, но безо всякой обреченности, следовавшей за бесплодными размышлениями. Для нее это было психологическим полем, в котором напряжение превосходило ее способность терпеть. Я слышал, как с наклоненной вперед головой и закрытыми глазами что-то шептал Йован: