Заря Айваза. Путь к осознанности
Шрифт:
— Пойдем.
Прошагав к стулу, он встал коленями на коврик позади меня, однако его внимание по-прежнему было приковано к внутренним переживаниям. Тот, кто искал, и тот, кого искали, соединились в единое целое. Его нужно было похлопать чуть посильнее, чтобы он смог перевести пристальный взгляд с союза с самим собой на других людей.
— Скажи, что происходит.
— Ничего.
— Я понимаю. Скажи мне, что в твоем сознании.
— Ничего. Просто облегчение. Я чувствовал себя мешком с горохом, который постоянно переваливался. Кто-то разрезал мешок, и оттуда высыпался весь горох. Остался пустой мешок.
— Кто чувствует это облегчение? — спросил
— Я, — пораженный, ответил он.
Я снова перевел на него взгляд:
— Я не расслышал, что ты сказал. Кто чувствует облегчение?
И опять, как только он отрыл рот, я отвел взгляд в сторону.
— Я, — раздраженно ответил он.
Я снова уставился на него, слово пропустил то, что он сказал:
— Я плохо расслышал тебя. Скажи громче — КТО чувствует облегчение?
— Я, я, я, я! — закричал он, так что его услышали все остальные в комнате. — Кто еще?
И в этот момент до него дошло. Его глаза превратились в щелочки, все лицо сжалось, и он простонал:
— Это не ТО, Боги. Это НЕ ТО!
Мою улыбку подхватило еще несколько людей, которые разрывались от смеха. Бессмысленно было это отвергать, игра в отрицание была закончена, для него началась игра в истину.
— Ты думаешь, что это не ТО?
Верхняя часть его туловища покачивалась то влево, то вправо, словно он взвешивал слова:
— Боже, а я ожидал…
— Чего ты ожидал?
Он поднял голову к потолку, а затем опустил ее вниз, разглядывая свои руки.
— Я был уверен, что когда стану просветленным, то обнаружу мистическую связь между каждым атомом своего тела и всем космосом. Каким же дураком я был!
Я поцеловал его в потный лоб:
— Иди на место и выскажи все своему партнеру!
Не нужно было больше ничего говорить, моя работа с ним теперь была окончена.
«Интенсив» стремительно подходил к концу, и я решил не вмешиваться в ход событий. Я повзрослел на стуле Мастера, изнеможденный и полноценный, я искал для сравнения похожие ситуации в своей жизни. Лишь несколько прошлых коротких моментов могли сравниться с этим чувством: когда Стевича обратился ко мне в доме своего приемного родителя: «Папочка, я ждал тебя, я знал, что ты когда-нибудь придешь!..» И то, что произошло со мной вечером после возвращения из Чикаго. Я думал о безрассудстве жизни, раздумывал о суициде, и в этот момент ко мне подбежал Ненад, обнял меня своими тонкими ручонками и нежно сказал: «Папочка, дорогой, ты чего такой печальный?» Лишь те два переживания в моей жизни могли сравниться по силе с этим моментом.
Прозвучал финальный гонг. Партнеры обнимались, плача от счастья, хихикая и крича в одно и то же время. Они подошли ко мне и дотронулись своими мокрыми от слез лицами до моего, чувствовался запах пота от людей, просражавшихся три дня и три ночи за истину своего существа.
— Мастер!!! — выкрикнул Милос Дреньянин. — Вы самый лучший Мастер из всех, вам нет равных! Позвольте мне поцеловать вас, мы все должны целовать вам задницу!..
Маленькая японка встала на цыпочки и поцеловала меня в щеки:
— Когда у нас будет проходить четырнадцатидневный?
— Скоро, скоро, — сказал я, разглядывая Питера Корчноя в толпе. Он стоял в стороне, прислонившись к стене. По его мужественному лицу, заросшему рыжеватой бородой, катились слезы.
— Давай сюда, Питер, позволь мне обнять тебя, — пытался я перекричать голоса в комнате. Он медленно подошел ко мне. Вича отошел в сторону, чтобы пропустить его. В беде Питера было какое-то величие, которое заслуживало почетного места. Он обнял меня за шею правой рукой и, подтаскивая к себе, искренне сказал:
— Я счастлив, что могу называть себя вашим другом.
Продолжая обнимать его, я заметил Мучи, на лице которого было одиночество. Какое странное ощущение. Я ненавидел его большую часть «Интенсива», желая, чтобы такие, как он, исчезли с лица земли, а теперь так же его любил. Любовь, как из священного Грааля, разливалась отовсюду. Махнув головой, я подозвал его к себе, и перед поцелуем в лоб он заплакал. Теперь его слова были искренни, он не пытался угодить мне или отгородить от остальных:
— Ты знаешь, что это для меня значит!
Ольга целовала меня в щеки и, взяв за голову, чуть отвела ее назад, словно хотела получше меня разглядеть.
— У меня никогда не было столько любви…
Мне нужно было уходить. Я бы пропал, если бы задержался в этой горящей, кипящей магме чувств, слыша крики, доносящиеся из самой глубины их сердец. Я не смог дождаться лифта и пошел пешком по лестнице, все еще слыша смех из комнаты, где я оставил людей, которых любил больше всего на свете. Это была необычная любовь. Это было осознанием идентичных сознательных существ, в которых каждый видел самую значимую часть друг в друге. В моей голове резонировало какое-то странное слово, которое я еще не встречал, или же слышал, но очень, очень давно… Его мягкое звучание пробуждало воспоминания из какой-то сказочной страны — Арелена. Я никогда не слышал такого простого и прекрасного слова, и теперь оно наполнило меня, крутилось во мне, как мелодия, не желающая выходить из головы. И я не хотел расставаться с ней и во время ходьбы громко и ритмично напевал: «Арелена, А-ре-ле-на, А-ре-ле-на!» Я слышал, как далеким эхом с невидимых скал доносился долгий переливчатый йодль. Я не сомневался ни на йоту, что это слово означало любовь: «Любовь Навсегда». Путь Истины — это Путь Любви. Я нашел свой Путь в Калифорнии и теперь шел по нему. Это Арелена, Арелена, Арелена…
Рано утром зазвонил телефон и не умолкал еще несколько дней. Звонили участники «Интенсива», чтобы поделиться своими ощущениями. Они говорили быстро, словно боялись, что я повешу трубку, прежде чем они скажут что-то очень важное. Они всячески восхваляли меня и объяснялись в любви и интересовались следующим семинаром. Когда же он будет? Тот же вопрос задавали друзья участников и знакомые мне люди, которые пропустили первый «Интенсив». Они извинялись, что не смогли прийти, перекидывая ответственность на членов семьи, срочные дела, из-за которых упустили эту блестящую возможность.
Я не смог получить ту же квартиру на следующий «Интенсив», и некоторое время мне казалось, что придется отменить его. Затем около российского посольства Мучи отыскал одно разваливавшееся здание под названием «Дом учителя». Никаких учителей там не было, оно служило ночлегом для строителей с обветренными небритыми лицами, которые носили грубую тяжелую одежду и резиновые крестьянские башмаки. Для практики Мучи арендовал самую большую комнату в доме и три дополнительные спальные комнаты. Некоторые окна были разбиты, в туалете вперемешку с грязной водой стояла моча. Спальные комнаты отапливались углем и дровяными печами, которые чадили темным дымом. Но я был доволен: арендная плата оказалась в три раза меньше, чем у остальных, и нас никто не спрашивал, кто мы такие и что собираемся делать.