Заря Айваза. Путь к осознанности
Шрифт:
Питер пристально смотрел на меня. Комнату заполнял запах ладана, отчего я еле дышал.
— Можешь идти? Одевайся. — Его голос звучал сильно и глубоко, но уже не был таким напряженным, как минуту назад, и походил на звук инструмента с ослабленными струнами. Мои руки настолько ослабли, что я не мог сжать ладонь в кулак.
— Как себя чувствуешь? — В его голосе чувствовалось небольшое волнение.
— У меня вообще нет сил.
— Тебе нужно хорошенько отдохнуть ночью. Выпей это. — Он протянул мне стакан. Я сделал несколько глотков. Это был горячий лимонад, подслащенный медом. Я сделал глубокий вдох и допил напиток.
— Пойду прилягу, — сказал я. Он кивнул головой.
Непослушными замерзшими пальцами я взял майку, натянул ее
Вернувшись из Чикаго, я, как раненый волк с поджатым между ног хвостом, прокрался в свою комнату, чтобы зализать раны. По возвращении я мог вспомнить совсем немногое: выцветшие черно-белые картинки посиделок с Питером в зале ожидания аэропорта О'Хара, где каждый был молча погружен в свои мысли. Вопросительные взгляды Младена и брата, пришедших встречать меня в белградский аэропорт. Если у них обоих и были какие-то надежды, когда они провожали меня в Чикаго, то теперь от них не осталось и следа. Должно быть, можно было многое понять по моему виду, так что объяснять мне не пришлось ничего. Мои встречи с Ненадом и Лидией, утренний кофе на кухне, нетерпеливое копание Ненада в сумках в поисках подарков, что я привез ему, не могли вывести меня из духовной апатии, в которую я впал.
Для меня начался тяжелый период. Тело и душу словно сжимали невидимыми щипцами, все мои многолетние усилия казались мне напрасными; среди тех переживаний, что приходили на память, я не находил ни одного сколько-нибудь ценного и, что хуже всего, не было никакого занятия, которому бы я мог себя посвятить. Прогуливаясь с опущенной головой по улицам Белграда, я замечал, что говорю с самим собой, и чувствовал себя так, будто до настоящего момента отрезал свою жизнь острым ножом, — я потерял себя. Это была простая и суровая истина. Не находилось никаких причин для веселья, ничего ценного, что можно было бы пожелать или ради чего стоило бы бороться. Более того, я не мог даже полностью ощутить свое страдание. Большую часть времени я пребывал в состоянии бессильного отчаяния.
Мистики называют такое психическое состояние темной ночью души. Прежде мне много раз доводилось говорить собравшимся вокруг меня людям, что самая непроглядная темень наступает перед самым рассветом, однако, когда ты сам погряз в депрессии, из которой выхода не видно, и нет конца страданиям души, все эти познания интеллекта становятся бесполезными. Меня не успокаивала даже мысль о том, что Питер был таким же дураком, как и я, и что рано или поздно он так же болезненно протрезвеет.
Старина Лон Хибнер называл такое состоянием концом игры. Ты сыграл в свою большую игру, и когда она подошла к концу, ты остался опустошенным, без цели, к которой можно было бы стремиться. Все, что в этой ситуации можно сделать, так это найти новую цель и начать новую игру.
Найти новую цель? Я знал, что должен найти что-нибудь ценное, ради чего стоило бы бороться, но по воле этой старой шлюхи-судьбы у меня не было сил даже на то, чтобы подумать о чем-нибудь новом. Я пролистывал давным-давно прочитанные книжки, брал в руки и те, новые, что привез из Чикаго. Их мне не пришлось читать дальше второй или третьей страницы, я уже знал, о чем они были написаны.
Секс казался мне ненужным занятием. Лидия была для меня как сестра, меня к ней не влекло. Она терпеливо сносила все мои причуды все эти года, но теперь в ее отношении ко мне произошли заметные перемены. Когда речь заходила о моем пребывании в Чикаго, ее напрягшееся лицо начинало выражать скрытую подозрительность, словно у нее во рту оказалось что-то кислое.
Вокруг меня вновь начали собираться молодые мужчины и женщины, которые разрывались от желания испытать те самые переживания, о которых писали Кроули, Штайнер, учителя по йоге и современные оккультисты. Они с интересом и с широко открытыми глазами слушали все, что я им говорил, считая привилегией оказаться рядом и задать вопрос. Мою неуверенность в ответах на их многочисленные «как», «что» и «каким образом» они принимали за глубокомысленные отговорки эксперта оккультных знаний. Тем не менее, эта популярность не приносила мне никакого удовлетворения, лишь скуку и холодную усталость.
У меня не пробуждалось настроения играть роль гуру, хотя все условия для этого начали формироваться. Вспоминалось, как однажды — теперь казалось, что это было уже столетия назад — в беседе за чаем Алхимик объяснил мне формулу поиска гуру в дюжине предложений, по которым можно было написать целую книгу. Я воспринял тогда его объяснение о необходимости самому быть собственным учителем, как испытующую и проверяющую меня игру. Тем не менее, он отстаивал и обосновывал свои слова. Когда я вскользь предложил ему стать моим духовным Учителем, он, задержав на мне свои крошечные глазки, дал мне урок, который я едва ли смогу забыть.
— Ты понимаешь, что это значит? Это значит, что я должен взять ответственность за всю твою жизнь, все твои изъяны и пороки… проблемы, которые будут возникать у тебя и у твоей семьи. Я доиграл в эту игру до конца. Лимон был выжат до последней капли. — Он посмотрел на гравюру Парацельса на стене, словно консультировался с ним, после чего добавил: — Я в духовной отставке, и поверь мне, я честно ее заслужил. — Он улыбнулся, что было необычно для него. — Я скажу тебе кое-что, что может тебя удивить. Надевать на себя роль учителя — всего лишь очередная игра, хоть она обычно и имеет трагические последствия для игрока. Ты желаешь стать Великим Учителем, тем, на кого люди смотрят, разинув рты, тем, у которого ищут утешения и просят совета, вокруг которого циркулируют потоки прилежных учеников и привлекательных студенточек?
Я опустил глаза. Он затронул тайный нерв, спрятанный глубоко внутри меня. Я хотел было сказать, что основная причина не в привлекательных студенточках, но он продолжил:
— Стать учителем легче, чем ты думаешь. Тут не нужны ни наивысший уровень сознания, ни совершенство. Потребуются лишь определенные действия, чтобы заполнять собой некоторые промежутки времени. Перед тем, как ответить на вопрос собеседника, нужно сделать небольшую паузу, посмотреть ему прямо в глаза, а затем медленно покачать головой. Нужно не мешать распространяться слухам о твоей силе, тогда как тебе самому в разговорах об этом нужно избегать ясности и однозначности. Когда будут происходить точные совпадения, делай серьезное лицо и отказывайся их комментировать… И вскоре к тебе придет репутация чудотворца! — Он улыбнулся, но не мне. Казалось, он улыбался своим молодым дням и многоуровневым переживаниям, которые отражались в его улыбке. — Позже некоторые чудеса действительно произойдут, и благодаря тому, что люди верят в тебя, они будут расценивать их как результат твоего невидимого вмешательства. А когда, несмотря на ожидания последователей, чудеса не состоятся, нужно с печальным лицом жаловаться на то, что им не хватает веры, и что ось зла этой вселенной никогда не дремлет… Твои достижения запомнят, неудачи забудут, и концу твое эго станет таким же высоким, как мемориал.