Заря Айваза. Путь к осознанности
Шрифт:
— Сократа считали бездельником и развратителем молодежи. Теперь ты говоришь студентам, что он был человеком выдающегося ума. А ведь он первый сказал: «Человек, познай себя».
— Мой дорогой друг. Сравнивать Сократа с никчемными неудачниками… Бессмысленно говорить с тобою об этом. Скажу тебе в последний раз — принимайся за серьезную работу. Просмотри журналы, психологические анналы, найди тему и заставь себя заняться серьезной работой.
С меня было достаточно его советов и того подхода к жизни,
— Стоян, — сказал я, пытаясь говорить цинично, — может, «аннально» как раз и для тебя, вот и пользуйся таким способом. Я предпочитаю «орально».
Он знал, как держать себя в руках. После моих слов он отступил назад, словно уворачивался от плевка, и, немного пораздумав, примирительно сказал:
— Сейчас ты чрезмерно чувствителен, и я, очевидно, подошел к тебе не с той стороны. Я бы хотел помочь тебе. Я не психоаналитик, но по психологии личности написано много работ. Они, безусловно, описывают состояние, в котором ты находишься.
Я сожалел по поводу сказанной мной грубости. Он ведь действительно хотел мне помочь…
— Спасибо за терпение, старина. Я куда больше размышляю над сутью своей проблемы, чем описано во всех этих книгах. Эти одеревенелые дисциплины, которые ты называешь настоящей наукой, сделают все что угодно, лишь бы избежать истины. В университете я изучал переживания других людей — людей, переживания которых были сведены до пересказывания переживаний третьих людей, да и те уже слишком много и часто пересказывались.
— Ты не прав, мой друг! Взбираясь на плечи друг другу, мы тем самым развиваем науку. Что еще более ценно?
Это был разговор двух глухих. Я чувствовал себя в самом глубочайшем центре своего существа… Нет, я не чувствовал, я знал, что те, кто не испытал просветления, неважно, насколько они были литературно подкованы, в каком бы статусе ни находились, все они жили в стране невежества. Я умирал от отчаяния, но я бы не пожертвовал ни одним из своих духовных переживаний ради тех возвышенных званий, которыми люди украшают свои жизни. Я попытался сдержать себя и не оскорблять его, но мне это не удалось:
— Более ценно? Как психолог я, если бы захотел сравнить ценности, то с уверенностью мог бы заявить о том, что чистка картошки и мытье посуды в Стокгольме, хоть даже мне и не удалось отыскать себя самого, принесли мне куда больше пользы, чем четыре года изучения психологии. Момент просветления любого человека куда ценнее всех книг великих философов вместе взятых. На самом деле, этот момент куда более ценен, чем все когда-либо написанные книги. Говоря об этом, я не забываю Гомера, Шекспира и Достоевского.
Я чувствовал себя истощенным и опустошенным, но таким опустошенным, который знал и говорил правду о себе, а не таким, который лгал об этом, и в этом было какое-то утешение. Я сделал глубокий вдох, затем еще один, будто мне не хватало воздуха:
— В этих бесчисленных и бесконечных бумажках, которые ты называешь научной психологией, нет ничего недостижимого, как нет и драмы, столкновения со свободой и заключением, нет ни малейшего намека на окончательное освобождение. А именно это мне и нужно.
Вопрос о том, кто я есть, было бессмысленно обсуждать; его нужно было непосредственно перепрожить на «Интенсиве Просветления». Это было написано в журнале «Человеческие скрытые ресурсы», который приходил ко мне четыре раза в год. Экземпляр журнала, так и не прочитанный, уже много дней пылился у меня на полке. Я выпил кофе, включил и выключил телевизор, побрился и подточил лезвие. Взял журнал в руки и начал пролистывать. Встретил статьи по тай-чи чуань, хатха-йоге, курсам медитации в Лондоне, способу видения ауры…
Глаза остановились на объявлении, взятом в рамку. Я прочитал его медленно, затем еще два раза. Оно было написано в стиле информационной статьи, где в конце предлагалось пройти трехдневный «Интенсив Просветления». Его вел Бьерн Халинг. Спавший во мне интерес в окружающей жизни начал потихоньку просыпаться. Вряд ли это мог быть кто-то другой, а не старина Халинг. Меня охватило знакомое ощущение: ожидание душевных волнений, нового приключения, встречи с собой и все той же, словно тень, мысли о том, что я снова зря трачу свое время.
Для связи был оставлен контактный телефон Морин Петон. Всего пятьдесят пять фунтов, курс длится три дня, в течение которых можно было выяснить, КЕМ ТЫ ЯВЛЯЕШЬСЯ.
Я несколько минут поиграл с вопросом, стоит мне идти или нет, но вскоре очень быстро устал от такой игры в предсказания. Оставив журнал на столе, я съел две тарелки теплых голубцов. С трудом встал из-за стола из-за набранного веса: ел я по несколько раз в день, и вокруг талии и груди начал скапливаться жир, но меня это не волновало.
Я полагал, что меня уже ничто не сможет сдвинуть с места. Я повидал, услышал и пережил все. Но я ошибался. У судьбы в рукаве всегда припасен козырь, и она достает его тогда, когда мы меньше всего этого ожидаем. Халинг был мастером своего дела; я пришел к выводу о том, что он не стал бы заниматься каким-то непонятным бизнесом. Если я и мог кому-то верить, то только ему. Я вспомнил ритуалы инициации, проводимые им в Стокгольме, после которых нас всех трясло от полученного заряда энергии. Что с ним произошло за все эти годы? Откроет ли он снова для меня какой-нибудь новый мир?