Заря над бездной
Шрифт:
В Вабаре это сработало. В Кафе почти все построено с помощью магии. Почти каждое здание, каждый дворец и каждая собачья будка – колдовские миражи, в коих так поднаторели джинны. Псевдоматериален даже Марибан, прекраснейший из чертогов Великого Хана.
Кадаф – не то. Его стены реальны, как ничто другое. Возможно, они древнее самого Лэнга. Еще не было на свете ни Азаг-Тота, ни Йог-Сотхотха, а Ониксовый Замок уже стоял, и пространство над ним закручивалось воронкой.
Но никаким стенам не устоять перед адамантом.
Сиреневое лезвие вошло в черный оникс, как нож в масло. Креол
Еще пару секунд маг постоял на пороге, словно собираясь с духом, а потом решительно шагнул во тьму.
Сразу же после этого он исчез из «пучка командования». Маршал Хобокен даже невольно постучал по серебряной пуговице на виске. С того момента, как Легион Гнева вторгся на Серую Землю, Креол находился на связи со своим главнокомандующим постоянно, а теперь вдруг – пуф-ф!.. – отключился.
По крайней мере, он еще жив… скорее всего. Когда кто-то в «пучке командования» погибает, плонетская рация работать не перестает. Она даже еще передает какое-то время картинку и звук – с уже мертвых глаз, уже мертвых ушей. Одним махом она отключается лишь в случае полного мгновенного уничтожения – в пасти адского духа или чего-нибудь наподобие.
На миг Хобокен задумался, не угодил ли в самом деле Креол в подобную ловушку. С демонов сталось бы установить прямо за порогом растяжку с какой-нибудь колдунской архибомбой. Проверить бы, послать кого-нито следом…
Жаль, среди автоматов Руорка нет летучих. Эти-то железяки к зову Ктулху совсем глухи. Даже цреке и гертоке на спинки побрякались, лапками дрыгают, а автоматам хоть бы хны. Вот одного из них бы отправить в Кадаф, глянуть что и как…
Попросить, что ли, Рыцарей Света подвезти наверх какого-нибудь «Дровосека», как они подвезли зеньора Креола? Автомат, конечно, потяжелей будет, но уж сдюжат как-нибудь гурьбой-то.
А если даже и обронят – железа в домнах еще много.
– Зеньор Руорк!.. – крикнул Хобокен в «пучок командования». – Зеньор Руорк, слышите ли?!
В ответ донесся нечленораздельный скрежет. Руорк Машинист воспринял зов Ктулху чуть получше, чем большинство колдунов, но именно чуть-чуть. Он только и сумел, что остаться в сознании. Сейчас технолич наращивал вокруг себя магнитное поле, но оно нисколечко не помогало.
Хобокен помянул Демона и его трехглавую матерь. С’ньяк, а теперь вот и Ктулху вызывали у него нешуточное недовольство. Как можно вести войну с тем, кто давит тебя откуда-то сверху, ровно муравьишек?
Хрусть так сапожищем, хрусть…
– Зеньор Руорк!.. – снова крикнул Хобокен, теперь погромче. – Зеньор Руорк, я к вам обращаюсь! Вы офицер или кто?!
– Я… мх-мх… мхааааршаааалл… – донесся слабый хрип.
– То-то и оно-то, что маршал! – насупил брови Хобокен. – А раскисли, как пьяная маркитантка, прости Единый! Немедля доложить по форме!
Снова послышался нечленораздельный скрежет.
– Берите же пример с зеньоров паладинов! – укоризненно воскликнул Хобокен. – Они, вон, не раскисают, храбрятся!
То была чистая правда. Серебряные Рыцари хоть и не могли игнорировать зов Ктулху, как эйнхерии и Рыцари Света, все же ему сопротивлялись. Слишком велика их сила духа, слишком сильна вера в свою богиню, чтобы они сломались так легко. То тут, то там виднелись коленопреклоненные фигуры в доспехах – стоя подле своих раши, паладины молились Пречистой Деве. Их лица искажала мука, но разумы оставались чисты и спокойны.
Лод Гвэйдеон вел незримую беседу с лодом Белькесиром. Его глазами он узрел склизкую зеленую громаду, шагающую сквозь бурные волны. Узрел – и принял решение.
– Внемлите мне, паладины! – зычно воскликнул он, поднимаясь с колен. – Настало время вспомнить завет лода Каббаса!
Многие невольно подняли головы кверху. На фоне радужно-черного неба мелькали белые точки – и одной из них как раз и был лод Каббас. Его окружали девять других точек – девять самых первых паладинов, что вместе с лодом Каббасом основали Орден Серебряных Рыцарей. Именно эти десятеро некогда совершили славнейший подвиг, запечатав самого Близнеца.
И сейчас они снова были ужасно заняты.
– Общий сбор! – провозгласил лод Гвэйдеон. – Трубите общий сбор, Генерал!
Лод Марак находился более чем в половине перехода от лода Гвэйдеона и не мог его ни видеть, ни слышать. Но сейчас весь Орден словно сплело незримой паутиной, и каждый паладин поддерживал товарищей своей силой духа, получая от них поддержку в ответ.
– Седлаем коней! – гаркнул лод Марак. – Приказ Великого Магистра, братья! Седлаем коней!
Лод Гвэйдеон ласково коснулся гривы раши. Могучий Туман был взят им взамен Вихря, что погиб в битве с мерзостным колдуном Тахемом. Лилейно-белый, с длинной шеей и огромными лебедиными крыльями, он за всю кампанию ни разу не подвел всадника. Туман пронес лода Гвэйдеона через всю долину Инкванок, был под ним во время каждого сражения, каждой стычки.
Двенадцать коней носили на себе лода Гвэйдеона. Адмирал, Смола, Черный, Великан, Мальчик, Монах, Кнегздек, Травоед, Красавец, Гордый, Вихрь и Туман. Жизнь паладина опасна и многотрудна, так что сменялись они часто. Восьмеро пали в битвах, стали жертвами чудовищ или колдунов. Лишь Адмиралу, Великану и Гордому досталось покойно доживать дни в конюшнях Каббасианы.
Каждого лод Гвэйдеон помнил по имени, каждого любил, как члена семьи. И его несказанно печалило то, как плох сейчас Туман. Его огромные глаза стали мутными, шерсть покрылась испариной, а на губах пузырилась пена. Зов Ктулху слышали не только люди, но и животные – и им он тоже совсем не нравился.
Но постепенно он стихал. Лод Белькесир передал, что Ктулху наконец-то замолчал и снова начал двигаться.
О жалких остатках флота он просто забыл. Забыл, как о нестоящем пустяке.
Но теперь Асанте Шторм даже не пытался его преследовать. Он тихо лежал на палубе, держа за руку Делиль Ураган, и смотрел в небо. По щекам адмирала текли бессильные слезы.
Матросы тоже все валялись вповалку, мало отличимые от бревен, но отдельные колдуны начали шевелиться. Им помогали паладины – поддерживали под руки, ободряли. Лод Белькесир тряс Шамару Плеть, пытаясь привести ее в сознание, а та мотала головой, тщетно пытаясь сказать, что она уже в сознании и ее больше не нужно трясти.