Заряд воображения
Шрифт:
– Её сестра, – нехотя произнёс он. – Надо что-то решать.
– С ней госпожа Юнгерс. Не думаю, что стоит волноваться.
– О да, – язвительно кивнул Щуман. – Надо полагать, о госпоже Юнгерс похлопотали вы?
– Само собой.
– Иногда мне кажется, что вы были бы куда убедительней в роли канцлера, нежели… впрочем… Что дальше? Что делать дальше?
– Господин Щуман, вы спрашиваете так, будто здесь я решаю подобные вопросы, – с сарказмом ответил фон Зин.
– А что бы вы сделали, будь это так? – в упор спросил Арсений. Граф откровенно
– Мне не быть канцлером. Слишком велика для меня сопутствующая жертва. Но, если пофантазировать… Положим… Я разрешил бы им встретиться. Но не сейчас. Не сразу.
– Почему?
– Вы согласны, что её поведение и характер следует проанализировать? Инженерам-генетикам давно пора взяться за граничный ген. Я уверен, крупные перегибы позади, пришло время работать над нюансами.
– Разумеется, – сухо кивнул Щуман. – На ловца и зверь бежит.
– Да и вообще, – воодушевившись, продолжил фон Зин. – Разобраться в этой ситуации с чёрным рынком в Лазове, с тем, что она прятала и продавала материалы… Это ведь против закона. Она, конечно, не шпион, но закон однозначно нарушала, и не раз. Если захотите, можно привлечь прессу и осветить это дело как показательное разбирательство над… да хоть над диссидентом!
– Арнольд! – воскликнул Щуман. – Вы не перегибаете палку? Она девочка! Ей семнадцать. Какое разбирательство?..
– У закона нет возраста, – мрачно ответил фон Зин. – Но я не настаиваю. Это, опять же, ваше желание – приструнить инакомыслящих. Я лишь предложил идею.
– Вы хотели предложить, что делать с Яниной сестрой, а не как расправляться с диссидентами!
Граф пожал плечами. Плотная серая ткань собралась гармошкой – пиджак был явно ему великоват.
– Не хотите – не надо.
– Отложим этот вопрос до собрания совета, – раздражённо кивнул Щуман.
– А что касается сестёр… – как ни в чём не бывало протянул фон Зин, – если хотите поизучать эту Яну – доведите до предела. Внутреннее напряжение обостряет все без исключения характеристики, и физические, и психологические. Поиграйте с ней. Пригрозите, пообещайте, кнут и пряник – прекрасные, проверенные средства. Когда соберёте достаточно статистики – пожалуйста, отдавайте ей её сестру, потакайте прихотям, делайте что хотите…
– А потом?
– Господин Щуман, эта девочка вас заколдовала, что ли? Вы ведь, кажется, не впервые сталкиваетесь с подобным. Не мне вам рассказывать, как поступают с отработанным материалом.
Щуман резко кивнул. Поддёрнул рукав, посмотрел на часы на правом запястье и щёлкнул по квадратному стеклу экрана.
– Кофе с имбирём и биографию Яны Каминовой. Четыре эпизода. Самое раннее, последнее перед арестом и что-нибудь, эмоционально окрашенное ярче прочих.
Стараясь не думать о том, как сама Яна недоумевает, нервничает, злится, расхаживая по допросной, Арсений поднялся в свой кабинет, устроился на кожаном диване и развернул планшет.
– Покажите мне ваше прошлое, госпожа Каминова, – пробормотал он, кладя под язык капсулу энергетика и откидываясь на мягкую спинку. – Покажите…
***
Ночная нянька обхватила вопящую черноволосую девчонку поперёк живота и поволокла к выходу. Та визжала, вертелась, вырывалась, а напоследок смахнула со стола очки директрисы. Под вопли «Чертовка! На опекунство завтра же!» нянечка выбежала из кабинета с пятилетней безымянкой на руках.
Дежурная, которой сдали девочку, промучилась с крикуньей до рассвета, отчаялась и отвела её в пустующую карантинную спальню. Пнула, включая, старый обогреватель и, отцепив девчонку от своего подола, вышла вон. Это было ошибкой. Безымянка не желала затихать и перебудила весь дортуар за стеной отчаянным криком: «Отдайте!» Дежурка, ворвавшись в спальню, вцепилась ей в плечи и затрясла, истерично приговаривая:
– Сейчас же пойдёшь на улицу, если не прекратишь! Чего ты орёшь? Ну чего ты орёшь?!
– Отдайте! Отдайте!
Щёлкнув щеколдой, воспитательница, спотыкаясь, выгнала девочку на балкон. Та поскользнулась на ледяной луже, в которую вмёрз поломанный веник, растянулась на кафеле и заревела ещё громче.
– Ну заткнись ты наконец!
– Отдайте!
Дежурная хлопнула дверью и снова задвинула щеколду. Крик, приглушённый двойной рамой, стих, но безымянка не собиралась сдаваться. Поднявшись, принялась колотить по рамам и стеклу. Стекло пошло трещинами.
– Ах ты дрянь!
…После укола успокоительного девочка уснула. Глядя на съёжившуюся в кровати безымянку, директриса детприёмника бросила раздражённой, измотанной воспитательнице:
– Поставьте её первой в очередь. Мы тут все с ней свихнёмся. Пусть заберут в семью побыстрее.
– А что делать с её материалами?
Директриса осторожно, двумя пальцами подняла с тумбочки потрёпанную погремушку. Та сухо затрещала пластмассовыми шариками, искусанными десятками крошечных зубов.
– И как это она умудрилась не забыть это после обнуления?.. – склочно пробормотала дежурная.
– У некоторых детей случается. Обнуления действуют плохо. Генетика, – ответила директриса. – Вы посмотрите, какой у неё взгляд осмысленный. И характер вполне сформирован. У нормальных нулёвок такого не бывает, тем более у тех, кому ещё даже имени не дали. Ладно, Ираида Семёновна, идите, поспите. И напишите в отдел попечения, пусть подбирают семью срочно! Если повезёт, к обеду от неё избавимся.
Дежурная кивнула. Директриса поджала губы:
– Хуже, если это в ней сохранится. Всю жизнь будет мучиться. Остатки прежних личностей наслаиваются, копятся, противоречат друг другу… Ничего хорошего.
***
В дверь настырно, пронзительно позвонили. Вздрогнув, Яна подхватила рюкзак и, уже не выбирая, смахнула со стола всё, что оставалось: синюю ручку в прозрачном корпусе, обгрызенный колпачок, черновики по алгебре, жвачку, гигиеническую помаду… Когда она подбежала к узкому голому окну, мать уже здоровалась с рейдовиками; из прихожей доносились голоса, топот и знакомый шорох брезента.