Защита Сталина. Кто пытается опорочить страну и победу?
Шрифт:
Как видите, вполне нормальные указания – не допустить ситуации на границе, которую Гитлер может использовать для оправдания своего нападения. Мол, русские устраивают провокации на границе, выводят войска в окопы и собираются напасть первыми на страну, ведущую войну – ударить «в спину» соседу, с которым имеется Договор о ненападении и о «дружбе и границах».
Затем Чадаев после 19.00 приходит в Кремль, в приемную Сталина…
«К концу дня у меня скопилось большое количество бумаг, требующих оформления. Я, не разгибаясь, сидел за подготовкой проектов решений правительства, а также за рассмотрением почты. Около 7 часов вечера позвонил А. Н. Поскребышев и попросил зайти к нему, чтобы взять один документ для оформления. Я сразу же зашел к нему.
<…>
Я взял от Поскребышева бумагу. Это было
– Ну, что нового, Александр Николаевич? – спросил я. Поскребышев многозначительно посмотрел на меня и медлил с ответом. Обычно он откровенно делился со мной новостями, о которых знал сам.
– Что-нибудь есть важное?
– Предполагаю, да, – почти шепотом произнес Поскребышев. – «Хозяин», – кивнул он на дверь в кабинет Сталина, – только что в возбужденном состоянии разговаривал с Тимошенко… Видимо, вот-вот ожидается… Ну, сами догадываетесь что… Нападение немцев…
– На нас? – вырвалось у меня.
– А на кого же еще?
– Подумать только, что теперь начнется… – сказал я сокрушенно, испытывая огромную досаду. – Но, быть может, это еще напрасная тревога? Ведь на протяжении нескольких месяцев ходили слухи, что вот-вот на нас нападет Гитлер, но все это не сбывалось…
– А теперь, пожалуй, сбудется, – ответил Поскребышев. – Уж очень сегодня что-то забеспокоился «хозяин»: вызвал к себе Тимошенко и Жукова и только что разговаривал с Тюленевым. Спрашивал у него, что сделано для приведения в боевую готовность противовоздушной обороны.
– Да… дело принимает серьезный оборот, – в замешательстве сказал я.
– То и дело поступают тревожные сигналы, – добавил Поскребышев. – Сталин вызвал к себе также московских руководителей Щербакова и Пронина. Приказал им в эту субботу задержать секретарей райкомов партии, которым запрещено выезжать за город. «Возможно нападение немцев», – предупредил он». (c.480–481)
Как видите, к 19 часам Сталин уже знал о том, что нападение произойдет точно в эту ночь. И вероятность нападения уже оценивалась как очень высокая. Выше некуда – командующий Московским ВО Тюленев уже получил команду привести ПВО Москвы в повышенную б.г., а вечером ему начальник Генштаба сообщает, что нападение ожидается на эту ночь и он уже обзвонил округа с предупреждением об этом! И партийные руководители Москвы также уже оповещены еще днем о нападении, и это известные факты и без воспоминаний Чадаева.
Хотя есть исследователи, которые продолжают гнуть свое – Сталин до 9 часов вечера «не верил» и «не знал» что будет нападение, и только к 20.30 (примерно) «поверил», после чего и вызвал к себе наркома и начГШ. «Поверил» только тогда, когда к 19.00 ему доложили о донесении из немецкого посольства – от сотрудника посольства Кегеля. Который действительно в это время, похоже, уже последним сообщил о будущем нападении в ночь на 22 июня Кремлю. Но мы также знаем, что Жуков Тюленеву довел, что о возможном в эту ночь нападении он знает от разведки, и было это точно до 19 часов вечера еще. И Жуков в это же время, около 18 часов вечера, по словам Тюленева, обзванивает округа и, сообщая им, что в эту ночь возможно нападение, требует быть всем в штабах.
Тимошенко был у Сталина в этот вечер с 19.05 до 20.15. Затем он вернулся в Кремль вместе с Жуковым для написания директивы о приведении всех войск западных округов в полную боевую готовность, в 20.50 – «Директивы б/н».
Чадаев прибыл в приемную после 19 часов…
А как события развивались дальше, мы уже знаем…
«Директива «б/н» была написана к 22.20 21 июня, и к 1 часу ночи на 22 июня ее в приграничных округах уже приняли в основном. И расшифровали или, по крайней мере, знали о ее сути и задачах, ею поставленных: данная директива – о приведении-переводе в полную б.г. всех войск, ПВО и ВВС приграничных округов. Так же на ее основании и флоты перевели в полную б.г. – готовность № 1. И для конца 21 июня она и «суразная» и не «противоречивая» вполне – исходя из целей, которые ею преследовали. Тем более что в 22.00 Жуков по указанию Сталина (минимум с его «разрешения») дал команду оперативному дежурному ГШ п-ку Масленникову обзвонить округа и предупредить, чтобы там все находились на местах, в штабах, и ждали «важную шифровку» ГШ.
После этого Жуков около полуночи также обзванивает округа и также дает указания по телефону – быстрее передавать директиву о приведении в полную б.г.
Около 2 часов Жуков и Тимошенко будят Сталина (по словам Молотова) с сообщением, что на границе начались те самые «провокации», о которых предупреждает «Директива б/н» и на которые поддаваться нельзя – обстрелы наших частей и пограничников.
Сразу после 2 часов посол Германии в Москве Шуленбург пытается встретиться с Молотовым, чтобы вручить ему «Ноту» о нападении. В которой Гитлер объявляет СССР войну, потому что СССР не выполняет условия Договора о ненападении – стягивает войска к границам, всячески нарушает границу самолетами разведчиками, обстреливает немецкую сторону и т. п. бред, нужный Гитлеру, чтобы не выглядеть агрессором – на всякий случай. Молотов по указанию Сталина от встречи уклоняется, и в итоге СССР – жертва вероломного нарушения Договора о ненападении, нападения без объявления войны и т. п. дипломатические уловки. О чем Молотов в 12 часов и сказал по радио выступая.
Итак – в 2 часа начались обстрелы нашей стороны, в 2 часа Шуленбург пытается всучить СССР ноту о нападении, и в это же время Сталин и дает добро – дать короткую директиву округам – «Приступить к выполнению Плана прикрытия 1941 года», и в 2.30 данная, короткая «телеграмма НКО и ГШ» уходит в округа.
И если бы войска были приведены в полную б.г. по тревоге по директиве «б/н» от 22.20 21 июня, то им, получив в 2.30-3.00 приказ на вскрытие «красных» пакетов, им находясь вне казарм, в районах сбора (как дивизии второго эшелона приграничных округов, которые начали выводить еще с 11–15 июня) или тем более в районах по ПП на границе (куда должны были выйти первые эшелоны – приграничные дивизии по директивам ГШ от 18 июня), оставалось только вскрыть свои «пакеты» и занимать окопы на рубежах обороны. На что им по нормативам давалось буквально час-два.
Однако все пошло так, как пошло…
Далее глянем, что Чадаев показывает – что происходило в течение 22 июня и как принималось решение на нанесение контрудара из КОВО «на Люблин».
Кстати, вот тут и появляются некоторые ошибки и расхождения с «Журналами посещения» Сталина в его рассказе…
«К 12 часам дня я находился в своем кабинете и с тяжелым чувством приготовился слушать по радио речь В. М. Молотова.
<…>
Примерно часа через два после правительственного сообщения мне позвонили из приемной Молотова и передали приглашение прийти к нему. Не успел я зайти в его кабинет, как сюда же вошел Сталин. Я хотел было удалиться, но Сталин сказал:
– Куда Вы? Останьтесь здесь.
Я задержался у двери и стал ждать указаний.
– Ну и волновался ты, – произнес Сталин, обращаясь к Молотову, – но выступил хорошо.
– А мне казалось, что я сказал не так хорошо, – ответил тот. Позвонил кремлевский телефон. Молотов взял трубку и посмотрел на Сталина:
– Тебя разыскивает Тимошенко. Будешь говорить?»
Это было бы около 14.30 часов дня.… Но по «Журналам посещения» видим – Сталин в это время должен был быть в своем кабинете, и Молотов был у него сначала с 5.45 и до 12.05 (? – убыл для передачи того сообщения?), а затем с 12.35 был в кабинете без выхода до 16.45 (с 12.05 до 12.30 в кабинете вообще никого не было).
Возможно, тут Чадаев спутал спустя столько лет – он как управляющий делами СНК (правительства) был по сути «секретарем» Сталина, главы правительства (перешел «по наследству» от Молотова) и вполне мог этот разговор Сталина и Молотова видеть около 12.30 в кабинете Сталина, а не Молотова. И было это не через два часа после выступления Молотова, а видимо, раньше – до 13 часов еще. Ведь в 12.30 к Сталину прибыли Микоян и Ворошилов, а в 13.05 прибыл Вышинский, зам Молотова по МИДу, и в 13.15 Шапошников.
Молотов по журналу вроде как вышел от Сталина в 12.05, но скорее тут описка секретаря. Молотов ушел из кабинета Сталина в свой – для выступления по радио однозначно не позднее 11.50. К нему в кабинет, что находился на одном этаже со сталинским, и приехали радиожурналисты с аппаратурой.
Кстати, Чадаев рассказывал Куманеву, что часто находился в приемной Сталина, и бывало, что и стенографировал такие совещания, но в «журналах посещения» его фамилию вы найти не сможете. Возможно, «секретаря» СНК и стенографиста этих совещаний у Сталина не отмечали как «посетителя»?