Засекреченный полюс
Шрифт:
– Автоматическая буквопечатающая вертушка БПВ-2. Личный подарок конструктора Алексеева гидрологам станции СП-2. Все параметры течений она автоматически печатает на телеграфной ленте. Ее пружинный механизм рассчитан на неделю непрерывной работы. В прибор встроен магнитный компас и отсчет направления ведется относительно плоскости магнитного меридиана, на который он указывает. Вот все инструкции по эксплуатации прибора, изучите и пользуйтесь им на здоровье.
Радость гидрологов не поддавалась описанию. Ведь этот прибор избавлял их от утомительных многодневных дежурств над лункой.
– Жаль только, - добавил Трешников, - что к моему отлету из Ленинграда удалось изготовить вертушку в
Сомов и Никитин несколько дней вникали в тайны прибора, строчка за строчкой изучали инструкцию и, наконец, решили, что пора действовать. С сосредоточенными лицами они осторожно на тросике опустили вертушку в жерло лунки и несколько дней ходили именинниками, в ожидании, когда наступит торжественная минута пожинать лавры конструкторской мысли.
Я себе представил состояние Никитина, когда он, придя в гидрологическую палатку проверить "самочувствие" прибора, обнаружил, что тросик, на котором висела вертушка, подозрительно ослаб.
Охваченный ужасным предчувствием, он потянул за тросик, ставший странно легким. Вертушка исчезла. То ли трос оказался с внутренним изъяном, то ли соленая океаническая вода разъела за несколько дней его стальные нити. Причина уже не имела никакого значения. Драгоценный прибор был утрачен безвозвратно.
В довершение всех бед Мишу Комарова вновь скрючил радикулит. Как ни убеждал я Михаила поберечься, он, как всегда, был глух к медицинским советам и вот теперь лежит обложенный грелками, проклиная свою злосчастную судьбу.
17 декабря.
Все в мире относительно. Еще недавно я проклинал нашу старую палатку - кают-компанию и испытывал телячий восторг от нового камбуза в штурманской рубке самолета. Он действительно был намного комфортабельнее прежнего. Но все его преимущества потеряли цену от царившего в нем холода. Металлические стенки фюзеляжа словно впитывают в себя мороз, и поутру температура в нем немногим отличается от наружной. Деревянный щит на полу покрыт слоем льда. Заготовленная с вечера вода превращается к утру в прозрачный слиток. Стены обрастают белым пушистым мхом. Эх, сюда бы хоть один водопьяновский примус. Цены бы ему не было. Но примусы давно покоятся в каком-то сугробе, а нет-нет да вспомню недобрым словом их горе-изобретателей. Нет, кулинарное поприще не моя стихия. А ведь старожилы Арктики утверждают, что должность повара одна из самых завидных. Тут тебе и самые вкусные кусочки достаются, не надо тащиться в мороз и пургу на метеоплощадку или к гидрологической лунке. И, главное, человек постоянно в тепле. Возможно, в этих рассуждениях есть доля правды (а может быть, элементарной человеческой зависти). Но я твердо уверен, что ни один человек на нашей станции не завидует моей поварской доле. Ведь даже теплом, этой неотъемлемой привилегией кока, я не пользуюсь. Разве что в короткие промежутки, когда баки и кастрюли перестают закрывать горящие конфорки. Пока я нарублю твердое, как бетон, мясо, отмерю порции круп и сухих овощей, ноги так замерзают, что приходится приплясывать на обледенелом полу. Чтобы не впасть в уныние, я предаюсь художественной самодеятельности. Читаю вслух стихи, распеваю во весь голос цыганские романсы и патриотические песни, аккомпанируя себе стуком ложки или ножа. Но особенно я люблю исполнять куплеты с "хитрой" рифмой.
В турнирный день один вассал
Весь графский замок... обошел.
Нигде уборной не нашел
И в книгу жалоб записал.
Жан, возвращаясь из кино,
Случайно вляпался в... историю.
Ему нельзя ходить в "Асторию",
Когда на улицах темно.
Сразив
Три мушкетера сели... кушать
И приготовилися слушать,
Как д'Артаньян им будет врать.
Весна. Крестьянин торжествуя
Идет, держась за кончик... плуга,
А позади его супруга
Ворчит, на мужа негодуя.
Маркиз гурманом слыл давно,
И в теплом виде ел... окрошку.
Он был хороший парень, но
Оригинальничал немножко.
Тореадор попал в беду,
Схватив маркизу за... мантилью,
Она вскричала: "Эскамильо,
Вы хам. К вам больше не приду".
Турецкий канцлер Иненю
Сказал по радио... народу:
"Я обещал для всех свободу,
Но дать ее повременю".
Себя от старости страхуя,
Пришли в госстрах два старых... деда
И там затеяли беседу
О важной роли поцелуя.
Однажды в разгар "концерта" на камбузе появились в неурочное время Яковлев с Дмитриевым. Песня понравилась, и они потребовали донести ее до широких станционных масс. Я выполнил их просьбу после ужина и даже сорвал аплодисменты.
Однажды, обнаружив на книжной полочке томик "Евгения Онегина", я загорелся идеей выучить его наизусть. Положив его на разделочный столик, я принялся твердить звучные пушкинские строфы. И сразу же меня привлекли (о профессионализм!) "кулинарные" строки.
"Пред ним окровавленный
И трюфли, роскошь юных лет,
Французской кухни лучший цвет,
И Страсбурга пирог нетленный
Меж сыром лимбурским живым
И ананасом золотым.
Я со смаком повторял их раз за разом, хотя из всех этих яств мне удалось отведать только ростбиф, под именем которого в московских ресторанах подавали кусок жесткого пережаренного мяса. О лимбургском сыре, трюфлях и нетленном страсбургском пироге я знал понаслышке, а ананас видел только на картинках. И тем не менее каждый раз воображение рисовало передо мной роскошный стол петербургского ресторатора, и я невольно глотал слюнки. Хорошо жили буржуи. Правда, работа над Пушкиным продвигалась черепашьими темпами. Обстановка камбуза мало способствовала усвоению стихов. Но я не унывал. Впереди было еще много обедов и ужинов.
Глава XII ПОТОП
Ох как не хочется среди ночи вставать на метеорологическую вахту. Гудкович потянулся взглянуть на часы и, расстегнув "молнию" вкладыша, протянул руку под койку, нащупывая унты. Неожиданно пальцы его коснулись воды. Вода на полу палатки? Сон сняло как рукой. "Полундра!
– закричал Зяма.
– Вода в палатке!!"
Еще не соображая со сна, что случилось, мы стремглав выскочили из мешков, на ходу натягивая на себя брюки и свитера.
Если под палаткой прошла трещина, она может мигом разойтись, и тогда из нашего жилища быстро не выберешься. Протиснувшись через лаз, волоча за собой шубы, мы выползли на свет божий. Огляделись. В лагере царил полный покой. Даже не слышно было обычного потрескивания льда.
Из-за камбуза показался Петров - вахтенный.
– Вы что это ни свет ни заря поднялись? Бессонницей, что ли, мучаетесь?
– спросил он, удивленно разглядывая наши полуодетые фигуры.
– Ваня, ты ничего не слышал?
– сказал Дмитриев.
– Кажется, льдина под нашей палаткой треснула.