Засекреченный полюс
Шрифт:
– Прошу к столу, уважаемый Андрей Петрович!
Медведев повернулся и даже крякнул от удовольствия.
– Ну и доктор, молодец! Я уже и надежду потерял. Решил, что так и останемся без праздничного банкета. Однако закуску на всякий случай припас, - сказал Медведев, протягивая большую свежую луковицу.
Мы наполнили мензурки. С праздником! С Победой! С полюсом!
Глава XI БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ
"Не is happy, whose circumstances suit his temper; but he is more exellent, who can suit his temper to any circumstances".
D. Hume {23}
Утро 8
23
"Счастлив тот, чьи условия жизни соответствуют его характеру; но еще более достоин уважения тот, кто умеет приспособить свой характер к условиям". Д. Юм.
Сомов прочел радиограмму и медленно обвел взглядом сидящих за столом. Все затихли, чувствуя, что произошло что-то очень важное.
– Так вот, друзья мои, - начал он.
– Правительство приняло решение продлить работу станции еще на один год, - и снова замолчал.
Все впились глазами в лицо Сомова, понимая, что это лишь присказка, а сказка еще впереди.
– Руководство Главсевморпути считает, что для успешного продолжения дрейфа необходима преемственность в работе. А для этого необходимо, чтобы два-три человека из нынешнего состава станции остались дрейфовать на второй год. Я, конечно, понимаю, что выдержать еще один год - тяжелое испытание. Но без этого не обойтись. Никого неволить не буду. Это дело сугубо добровольное. Пусть каждый обдумает предложение, оценит свои силы и возможности. Торопиться не надо. Это ведь не к теще на блины сходить. Не позднее завтрашнего утра тех, кто решил остаться продолжать дрейф, прошу сообщить мне. Вопросы есть?
Наступила тишина. Сомов набросил на плечи шубу и вышел из кают-компании. Вскоре она опустела, и я остался наедине со своими ложками-поварешками. На ужине тоже никто не появился. Помыв посуду, притащив со склада порцию продуктов для дежурного, я отправился восвояси. Гудкович, забравшись в спальный мешок с головой, тихо похрапывал. Дмитриев, покряхтывая, ворочался в своем закутке за занавеской.
Газ был потушен, и в палатке царил мороз. Я торопливо разделся и нырнул, словно в прорубь, в заледеневший за день пуховый вкладыш, скрючившись, как младенец в матке.
Наконец мое гнездышко прогрелось, и я, вытянув ноги, предался размышлениям. Впрочем, гамлетовский вопрос "быть или не быть" я для себя решил не задумываясь еще в кают-компании. Я закрыл глаза и предался воспоминаниям. После возвращения из последней высокоширотной экспедиции меня ни на один день не оставляла надежда оказаться на дрейфующей станции.
Вспомнилось, как огорчил меня отказ Кузнецова. Пять долгих месяцев после возвращения из экспедиции меня не оставляла надежда попасть на льдину к Сомову. И вот
Желание попасть в эту загадочную страну, называемую Арктикой, зародилось еще в детстве, наверное, тогда, когда я впервые прочел книгу Лялиной "Русские мореплаватели, арктические и кругосветные". Я воображал себя то отважным первопроходцем, бредущим среди полярной пустыни вслед за собачьей упряжкой, то суровым капитаном ледокола, ведущим свой корабль среди арктических льдов, то бесстрашным полярным пилотом, покоряющим воздушные арктические пространства. Видимо, этому способствовали и присущая мне склонность к романтике, и жилка авантюризма. И вот случайная встреча с Павлом Бурениным, и мечта стала реальностью. Арктические экспедиции, прыжок с парашютом на Северный полюс, многомесячный дрейф на станции, казалось бы, должны полностью утолить мою жажду приключений. Но нет. Стоило судьбе поманить меня пальцем, и я вновь готов пуститься во все тяжкие.
Что же заставило меня сейчас безоговорочно согласиться на продолжение дрейфа? Обуреваемый воспоминаниями и сомнениями, я беспокойно ворочался с боку на бок и вдруг явственно услышал свой внутренний голос:
– Ну чего ты мечешься? Ведь решил остаться, и дело с концом.
– Решил-то решил, но все же...
– А кто тебя заставляет остаться? Никто ведь не неволит?
– Нет, не могу иначе. Совесть не позволяет. Все же я один из самых молодых, не женат, да и на станции всего несколько месяцев.
– Да брось ты лицемерить, - съехидничал внутренний голос, - молодой, холостой. Уж самому-то себе можешь честно признаться: славы захотелось.
– Захотелось, ну и что? А кому ее не хочется? Только о ней даже мечтать смешно. Слава - это известность, портреты в газетах, письма от незнакомых девушек. А тут притаился, как разведчик в тылу врага. Даже родители не знают, где ты находишься.
– Может, экзотика так подействовала? Или просто подзаработать деньжат решил?
– съехидничал голос.
– Нет, пожалуй, экзотики я нахлебался досыта. А насчет подзаработать.
– Я даже рассмеялся вслух.
– Это с нашими-то командировочными. 2 рубля 26 копеек в сутки. Да и то, как однажды сострил Миляев, как бы нам не переплатили. Ведь мы как бы в сельской местности, а там положено всего 1 рубль 34 копейки.
– Ну так что же?
– продолжал шептать внутренний голос.
– Да ничего, - обозлился я.
– Кончай это дурацкое самокопание и спи. Как там у французов: "J'y suis, J'y reste" {24} ?
24
Здесь я нахожусь и здесь я и останусь (французская пословица).
С этой мыслью я уснул.
– Виталий, ты не спишь?
– услышал я сквозь дрему голос Дмитриева.
– Сплю, сплю. Отвяжись, не слышишь, даже храплю.
– Ладно меня разыгрывать. Лучше скажи, что ты решил. Я вот твердо решил остаться еще на год. Может быть, и ты составишь мне компанию? Вместе веселей будет. А если и Зяму уговорим - вообще блеск.
– Думаю, Зяма не согласится, - сказал я с сомнением в голосе.
– Он ведь перед самым вылетом на льдину женился.
– Пожалуй, ты прав. Нам, холостякам, что? Перебьемся. А ему свою женушку еще целый год не видеть.