Засекреченный полюс

Волович Виталий Георгиевич

– Как получаются пробы воды, я усвоил. А как же вы узнаете температуру воды на конкретном горизонте? Ведь пока вы будете вытаскивать батометр на поверхность, она наверняка изменится?

– А здесь своя хитрость.
– Он взял со стеллажа свободный батометр.
– Видите, сбоку батометра цилиндрик с отверстиями. В нем находится термометр. Но не обычный. Его тоненький тонкий капилляр изогнут петлей, а чуть выше резервуарчика, заполненного ртутью, он сужен. Когда батометр переворачивается, вместе с ним сальто-мортале делает термометр. Ртутный столбик в месте сужения разрывается, и ртуть переливается в противоположный конец капилляра,

фиксируя показания термометра. Но это все черновая работа. Главная - в лаборатории. Все эти пробы воды надо будет исследовать на содержание в них солей, кислорода и т. д. И у меня к вам, доктор, просьба. Отнесите, пожалуйста, к нам в палатку оставшиеся пробы воды. А потом возвращайтесь.

Никитин сидел за столиком, устремив взгляд на бюретку, заполненную химическим реактивом. Вот он осторожно повернул краник, и на тонком носике бюретки появилась тяжелая капля и бесшумно плюхнулась в колбу с очередной пробой воды. Маленькое фиолетовое облачко, вспыхнув, тут же исчезло. Одна капля, вторая, пока, наконец, вода не окрасилась в бледно-розовый цвет. Никитин записал в рабочий журнал результат исследований и взялся за другую бюретку, но уже с другим индикатором, и все повторилось с начала, только вода на этот раз приняла желтоватую окраску.

Он был весь поглощен исследованиями и лишь показал мне рукой, куда поставить принесенные пробы. Бережно, чтобы случайно не разбить, поставил колбы на стол и возвратился в гидрологическую палатку. Примостившись на ящике, я подождал, когда Сомов отправит в океанскую пучину последнего "почтальона", и приготовился слушать дальнейшие объяснения. Наконец Сомов освободился.

– Так где мы остановились?
– сказал он, устало разгибая уставшую от неудобной позы спину.

– На определении температуры с помощью "хитрого" термометра.

– Вся суть наших исследований, - продолжил Сомов свой рассказ, - заключается в том, что вода на каждом горизонте имеет свою собственную температуру, соленость, содержание кислорода и других химических элементов. По изменениям их содержания в воде мы можем судить о появлении каких-либо новых течений или, наоборот, стабильности водной толщи под нами. Но всем нашим наблюдениям была бы копейка цена, если мы не будем знать, где в этот момент находится льдина, с какой скоростью она движется и в какую сторону несут ее ветры и течения. Конечно, тут нам без Николая Алексеевича с его координатами не обойтись. Но и нам самим надо подсуетиться, регулярно посматривать, что там Фусс показывает (прибор для определения скорости и направления ветра.
– В. В.). Вот и приходится нам с Макаром то и дело вылезать из палатки, чтобы записать его показания. И снова нас выручил Комаров со своей неистощимой изобретательностью. Приходит он однажды к нам в палатку и кладет на стол длинную металлическую трубку с анемометром на конце, а под ним небольшой круг, выкрашенный белой краской, с делениями и со стрелкой и зеркальцем. "Бачите що це таке?" Конечно, говорим, не бачим.

А он и говорит: пошли в рабочую палатку, я вам там все на месте разобъясню. Пошли. Он выковырял вентилятор и в открывшееся отверстие просунул свое устройство. Затем присоединил лампочку к электросети и включил свет. И сразу все стало понятным. Теперь нам не требовалось выбегать из палатки для определения скорости и направления ветра. Достаточно было зажечь лампочку и можно было сразу включать анемометр-подсветку, а его черная стрелка, хорошо видная на белой поверхности

круга, точно указывала, куда дует ветер.

Внимательно слушая объяснения Сомова, я подумал, с каким неослабевающим интересом они исследуют каждую пробу воды, разбирают содержимое каждой планктонной сетки в исследуемом районе океана. Вот в чем прелесть работы первопроходцев. Труд гидрологов, и так утомительный своей монотонностью, становится особенно напряженным и изматывающим во время 15-суточных станций. Две недели подряд, поочередно меняя друг друга, они опускают батометр, измеряют глубину океана, достают пробы грунта со дна с помощью тяжеленной "грунтовой трубки", отлавливают планктонной сетью живность, населяющую местные воды.

И в то же время меня поражало другое. Поразительная бедность, а порой примитивность аппаратуры, на которой работают гидрологи. Нет термозондов, позволяющих дистанционно измерять электрический аналог температуры на термочувствительном датчике, не говоря уже о батитермозондах, обеспечивающих получение данных о температуре и глубине до двух тысяч метров. Отсутствует даже простейший эхолот, которым Уилкинс измерял глубины океана (кстати, почти в этом самом месте 23 года назад). Что это, результат отечественной нищеты, экономии на науке или скудоумия начальства?

Гидрологические исследования, так же как и многие другие на нашей станции, требуют точной привязки к месту их проведения. Поэтому судьба их находится в руках Миляева. Он не только геофизик, но и главный штурман экспедиции. Еще не пришел час, когда свое местоположение можно будет определять одним нажатием кнопки прибора, выдающего долготу и широту в любой точке земного шара. Пока приходится определять координаты тем же древним способом, которым пользовались мореплаватели сотни лет назад, - по звездам.

Четыре раза в сутки Николай Алексеевич отправляется в свой астрономический павильон "вылавливать" светила, называемые навигационными. Из шестидесяти таких звезд он обычно выбирает лишь несколько, уловив момент их кульминации {27} и время этого события, которое фиксирует помощник - "записака", он наблюдает за показаниями хронометра в палатке не спеша, отыскивает в астрономическом каталоге величины склонений звезд и по специальной формуле рассчитывает широту сегодняшнего местонахождения нашей льдины. Штат "записак" у Миляева невелик - я да Зяма Гудкович.

27

Явление прохождения светила через небесный меридиан.

Сегодня моя очередь служить на благо астрономии. Закутавшись потеплее, я побрел следом за Миляевым в его астрономический павильон. Несмотря на громкое название, это всего лишь крохотная площадка, окруженная невысокой стенкой из снежных кирпичей. В центре ее установлена тренога с теодолитом. Пока Миляев распеленывает свой прибор, я устраиваюсь комочком на оленьей шкуре, раскрываю журнал наблюдений и отбрасываю крышку хронометра. Часы-хронометр - предмет постоянных забот астронома. Ведь от правильности его показаний зависит точность определения координат нашей станции. Поэтому Миляев регулярно навещает радистов, сверяя показания хронометра с сигналами точного времени, передаваемыми Гринвичской обсерваторией. Их всего 180: 60 - подготовленных, 60 - настроечных и 60 - контрольных.