Засекреченный полюс, Волович Виталий Георгиевич

Засекреченный полюс

на обложку

Волович Виталий Георгиевич

Шрифт:

– Михал Михалыч, - сказал я обрадованно, - давайте все в кают-компанию.

Обед уже готов, и горячих щей похлебать никто не откажется. Когда все отогрелись, приняли по чарке спирта, принялись обсуждать наши перспективы.

– Льдинку мы нашли неплохую, - сказал Никитин, затягиваясь папиросой, - но покорячиться нам придется. Боюсь, что без автомобиля нам не управиться. Теперь слово за Комаровым.

– За мной дело не станет, - сказал Комаров, раздвигая полог.
– Мы с Саней разгребли сугроб, и я осмотрел двигатель. Полный порядок. Теперь только отогрею его, и все будет тип-топ. Можно даже на Северный полюс махнуть.

– Что ж, Михаил Семенович, надеюсь, вы нас не подведете, - сказал Сомов.

Однако большинство отнеслось к оптимистическому заявлению Комарова несколько настороженно, зная его самоуверенность. У каждого в глубине души шевелился червячок сомнения: а вдруг какая-нибудь деталь полетит, а вдруг разогреть не удастся, а вдруг? Как-никак а газик почти четыре месяца провел в сугробе, как медведь в берлоге. Однако автомобиль автомобилем, но для него надо будет проложить двухкилометровую дорогу на новую льдину через трещины и торосы. Но мы так поднаторели в разного рода такелажно-строительных делах, что предстоящий сизифов труд никого не смущает.

Полные радужных надежд, все разбрелись по палаткам. Лагерь погрузился в непривычную тишину, нарушаемую лишь посвистыванием ветра в торосах да легким покряхтыванием льда. Небо очистилось от туч, и молодая, словно отполированная луна залила окрестности желтым призрачным светом.

16 февраля.

Снова всю ночь гул торошений не дает нам уснуть. То в одном конце поля, то в другом раздается хруст ломающихся льдин. Трещину у палатки радистов исторосило и вывороченные льдины стали частоколом. Трап сбросило в трещину и придавило льдом. Единственная радость - посветлело. А при дневном свете все воспринимаешь спокойнее. Вроде бы теперь знаешь, куда бежать, если начнется очередное наступление льдов. Трое суток подряд мы работаем почти без отдыха. Прикурнем, забежим перекусить, хлебнем кружку чаю и снова за дело. Нас не оставляет опасение, что все повторится, и мы не успеем спасти остатки нашего добра.

В первую очередь на соседнюю льдину перетащили запасы продовольствия, баллоны с газом и оставшуюся пару бочек с бензином, без которого наша радиосвязь с Землей могла оборваться. Запасные радиопередатчики не внушают радистам доверия. Слишком долго пролежали они в холоде и вполне могли выйти из строя.

– Как, Константин Митрофанович, - поинтересовался Сомов, - бензина для движка нам хватит?

– Надеюсь, до весны дотянем, - сказал Курко, почесав голову.

– Неплохо было бы наконец воспользоваться осиповским бензином. Что ж, он так до весны и пролежит на аэродроме бесполезным грузом?
– сказал Никитин.
– Разреши, Михал Михалыч, мы с Гудковичем и Дмитриевым сходим на аэродром, разведаем.

Но, увы, нашим надеждам не суждено было сбыться. Команда поисковиков исходила весь аэродром вдоль и поперек, раскапывая каждый подозрительный холмик снега. Но все было напрасно. Ни плоскостей с двигателями, ни хвоста, ни даже каких-либо признаков самолета обнаружить не удалось. Они исчезли. То ли их заторосило, то ли они провалились в разводье. Впрочем, куда они исчезли, уже никого не интересовало. Главное, что бензин был утерян безвозвратно.

Злые, замерзшие, частя Комарова на все лады, они вернулись в лагерь. И, словно в насмешку, Курко вечером принял радиограмму из Москвы: "Разрешаем использовать авиационный бензин из машины Осипова для отопления палаток".

17 февраля.

Пока камбуз временно вышел из строя, я выполняю роль вахтенного. Побродив по разрушенному лагерю, по привычке заглянул в кают-компанию. Здесь тоже царит холод, но хотя бы не дует. На столе, как всегда, лежит вахтенный журнал. За месяцы дрейфа он основательно обтрепался, покрылся жирными пятнами. Я медленно перелистываю его страницы, на которых отражена вся жизнь нашей станции. День за днем. Иногда записи дежурных предельно лаконичны - координаты, температура воздуха, состояние льда. Порой встречаются глубокомысленные замечания, вроде: "Ропак катается по снегу - вероятно, погода еще больше испортится", или: "Паяльная лампа вещь хорошая, греет лучше газа, но она раздражает глаза: долго в кают-компании не посидишь". Прочти наш журнал опытный психолог, он наверняка за строками записей сумел бы определить характеры каждого зимовщика. Однако его выводы оказались бы ошибочными. Наши "тайные романтики" обычно отделываются несколькими скупыми фразами, а весьма сдержанные на эмоции товарищи вдруг разражаются романтическими описаниями природы, юмористическими замечаниями о происшедших событиях.

"Тишина. Бескрайние снежные просторы освещены мягким светом луны. Красок немного, преобладают снежно-белые, но лунные тени придают им множество оттенков и создают картину поистине чудесную и величественную. 23 декабря. Вахтенный И. Петров.

"Герой сегодняшнего дня - собачья мамаша Майна. Она ухитрилась при 49-градусном морозе произвести потомство в количестве пяти штук, что было обнаружено случайно доктором Воловичем несколько позже, чем это было необходимо для оказания медицинской помощи. Новорожденные были обнаружены уже обсохшими, но бодрыми и не пострадавшими от жестокого мороза. 13 января. Вахтенный К. Курко".

Немало в журнале и драматических записей.

"В 11 часов 02 минуты московского времени в лагере вспыхнул пожар. Горела палатка радистов. На крик радиста Щетинина сбежались люди и начали тушить огонь. Черпая воду ведрами из соседнего озерка, люди не помня себя лили воду в море огня, а огонь рвал и метал, пожирая на глазах все, что могло и не могло гореть. Взорвался на движке бачок с бензином, струя огня высотой около четырех метров с шипением ударила вверх и там растаяла. Нужно было во что бы то ни стало спасти материалы наблюдений и документы.

Охваченные огнем чемоданы с документами были выхвачены из горящей палатки и залиты водой. Все это произошло в течение пяти-шести минут. Палатка сгорела как факел. 12 июля. Вахтенный М. М. Погребников".