Зашифрованные маршруты
Шрифт:
– Шибко глубоко, - сказал Тимка, - не перейти.
Петька молча подошел к сосне и стал ее раскачивать. Она только дрожала, но не гнулась, потому что была совершенно сухая. Тогда ребята нажали на нее все вместе, и она, лопнув внизу, стала, падать. Треск сосны напугал утиную стаю, селезень, крякнув в кустах, взлетел в воздух. Выгнув над озером дугу, он мелькнул прямо над ребятами и плюхнулся тут же в двух шагах.
– Не отвлекай нас, - сказал Петька, - твои утята нам не нужны.
Из мешка Петька достал веревку, привязал один конец к сосне, лежащей в воде, и повернулся к Шурке.
– Ты сможешь переплыть озеро?
Шурка посмотрел на воду, слегка рябившую от тихого ветерка:
– Перемахну, тут вода теплая.
Он снял рубашку, передал ее Тане, поднял повыше гачи штанов, обвязался веревкой и смело шагнул в воду. Он плыл быстро, на полную длину выбрасывая руки из воды. Тонкая веревка тянулась вслед за ним. Петька руками держал ствол дерева, чтобы он не уплыл за Шуркой. Когда Шурка вылез на каменистый берег, Таня спросила, сможет ли он вытянуть сразу двоих - ее и Петьку?
– Неча делать, - прокричал Шурка.
Переправились быстро. Таня и Петька держались за сосну, которую на веревке тянул Шурка. Тимка плыл сзади и придерживал мешки с вещами, лежавшие на древесном стволе. Выбравшись на высокий берег, ребята сразу же взяли направление на круглую, как вулкан, красную гору.
Было жарко. Желтые мелкие мушки назойливо вились перед самым лицом. Давно взмокли спины. Хотелось пить. Но ни зимовья, ни холодного ключа, о котором говорил Торбеев, не было. Стало ясно, что где-то они сбились с маршрута.
Начались россыпи. Лес стоял безмолвный и черный: на деревьях ни веток, ни листьев. Он был словно заколдованный, не росла трава, не пели птицы, и даже назойливые мушки перестали виться перед глазами. Тимка сказал, что на этих местах два года назад, а может быть и больше, бушевал лесной пожар.
Вдруг Петька поднял кверху руку. Ребята притаились. Впереди на черной лужайке странно вела себя лисица. Она вставала на задние лапы и, стоя столбиком, махала головой, потом пригибалась, как кошка, и прыгала на несколько метров вперед, распушив в воздухе хвост. Лисица хватала что-то на земле. Сверкали ее белые зубки, и она опять вставала столбиком, рассматривая полянку и кустики.
– Тимка, почему она так танцует?
– шепотом спросила Таня.
– После расскажу, поглядим еще.
Но лисица, услышав голоса, развернулась на месте. Мелькнул ее огненный хвост, качнулась какая-то обгоревшая былинка, и хищница исчезла.
Тимка объяснил:
– Она не танцует, а мышей ловит, мышкует. Встанет столбиком и выжидает, когда мышка выскочит из норки.
Горелый лес кончился. Сразу за журчащим ручейком пошел березняк. Огонь пожара сюда не проник, и земля была покрыта сочной зеленой травой. Раскаленными углями виднелись в траве нежные сибирские цветы - жарки.
Солнце медленно садилось за соседнюю небольшую гору. Справа, где к березам подбирался вплотную темный ельник, начинали сгущаться сумерки. На смену жаркому хвойному дыханию потянулись из распадка струи прохладного воздуха.
Где же зимовье? Петька взобрался на обломок скалы, похожий на черный айсберг, и огляделся зимовья нигде не было. Шурка прищурил глаза:
– Поди, его вовсе и нет. Торбеев сам…
Тимка перебил:
– Торбеев врать не станет. Он не как твой дед! Сыщет ягоду в одном месте, а скажет, что сбирал в другом. Люди идут туда, а твой дед глазеет им вслед и лыбится, и прищуривается ехидно, как ты.
Шурка опешил. К нему на помощь поспешила Таня.
– Что же вы в тайге ругаться вздумали. Шурка не виноват, если у него такой дед. Сам-то Шурка хороший, а от усталости мало ли что можно сказать.
Петька спрыгнул с каменного айсберга:
– Ждите! Я пробегу по распадку.
– Захвати арбалет!
– успел только крикнуть Тимка.
Петька не ответил, лишь слышалось легкое потрескивание валежника.
– Зря он пошел один, тайга-то тут чужая, - с досадой проговорил Тимка.
Не чувствуя Таниного беспокойства, Шурка стал рассказывать, как у отца Любы Тороевой однажды случилось несчастье - на него напал медведь.
– Летом разве медведи нападают?
– Знамо дело, токмо не все медведи, а хворые, которые к осени шатунами делаются…
Таня, не дослушав, решительно встала, взяла арбалет.
– Я пойду искать.
Тимка крепко схватил её за руку.
– Ночь подступила, где же сыщешь? Маленько с Шуркой поорите, а я костер разожгу на камне, он издалека приметит.
– Пе-ть-ка! Мы здесь, Петь-ка-а!
– кричали Таня и Шурка.
Но из наступившей темноты не доносилось ни звука. Только пустынные горы вторили раскатистым эхом. Ребята прислушивались. И снова над тайгой неслись два тоненьких голоса: «Пе-ть-ка! Где ты! Пе-ть-ка-а!»
Тимкин костер наверху, на Черном камне, как ребята назвали позднее этот обломок скалы, быстро разгорался. Стоя перед ним на коленях, Тимка дул изо рта со всей силой. Когда пламя поднялось высоко, он осторожно спустился вниз.
– Не кричите теперь. Огонь видится далеко.
Таня стала уговаривать пойти искать. Но Тимка неожиданно спокойно сказал:
– Ныне лето, не зима - не закоченеет, а утром сыщем. Хужее будет, ежели впотьмах все разбредемся.
Забравшись к костру на Черный камень, Тимка, Таня и Шурка кричали, долго аукали, но Петька словно растворился в чернильной темноте.
Пылал костер. Внизу о чем-то задумалась тайга. Шурка Подметкин, сжавшись, печально смотрел на огонь. Только Тимка Булахов был невозмутим и вел себя, как будто ничего страшного не случилось. Он развязал мешок, раздал каждому по куску лепешки и положил возле костра пучочек горного лука: