Зашифрованный план (Повести, рассказы)
Шрифт:
— А бывает, — не выдержал один новичок, — что обвал человека задавит?
— Это… как кого, голубчик, — значительно говорил Филатыч. — Душит иных, конечно, которые без соображения или уж очень не фартовы. А природного горняка скорее помилует…
И увидя, что все насторожились слушать, старик затянулся махоркой и продолжал:
— Лет, однако, восемьдесят тому назад работалась Васенина речка. Пахом Сергеич, вон, слышал…
— Страшенное было золото, — подтвердил из-за костра Пахом Сергеич.
— Рассказывал, мне это покойный дед, — продолжал Филатыч. — Хозяином был Туманский. Старичина огромный, бородища седая к поясу доходила. Приисков у него было много, а резиденция верстах в трех от Васениной речки стояла. И работали тогда увал. В мягкий берег штольнями шли.
Была у деда двадцать первая штольня, а в смену в горе человек до двухсот сидело. Урок тогда на рабочего приходился по кубической сажени. Да, ребята, не по-теперешнему. Гнул Туманский, ажно душа пищала!
Так вот, до обеда, до двенадцати часов, пол-урока даешь, а вторые — после. Работаем это мы в забое, и помню, что я с кайлой стоял, рассказывал, бывало, дед. Ребята дружные, прирожденные, приискатели, кипит наше дело! И вдруг слышу, в соседнем забое будто голос хозяйский гудит. Ну что же, обычная вещь — пришел попроведать! Вот-вот и к нам заглянет. И верно, за спиной слышу:
— Здорово, молодчики!
Густо так это у него выходило.
Ну, мы поздоровались, а он поглядел, бородищу погладил и командует:
— Ну, айда на обед, суп простынет!
Только сказал и вышел. В другую штольню полез.
Переглянулись мы — что такое! Десяти еще нет, а он на обед зовет? Ну, разговаривать много не приходилось. Глядим, нарядчик Мишка, молодой, из служащих, бежит, руками машет:
— Скорей выходи — старик серчает!
— А нам-то что? — Побросали инструмент и вышли. Смотрим, и со всей горы рабочих повыгнал, а сам на коня и к себе.
Сошлись мы в столовую, наелись, отдохнули положенный час. Слышим, в чугунное било дежурный ударил, — кончился перерыв. Идем обратно.
Ватагой всей к штольне подходим. Вдруг, братцы мои, как грохнет, как сядет у нас на глазах гора! Да так хватанула, что бревна, которые на подхватах стояли в крепях, из штолен, как спички, повылетели!
Кто у нас тут на землю упал, кто бежать ударил, а кто с открытым ртом на месте остался. Однако же никого не повредило. Подошли потом мы к горе — захлопнуло наши штольни, и следа не видать!
Тревога на прииске поднялась. Нарядчик Мишка — на лошадь, да за Туманским. Приезжает в контору, прямо к нему. Сидит старик за столом, на счетах считает.
— Евгений Иванович, беда: гора обвалилась!
Так и вскочил хозяин:
— И смену задавило?
— Смена цела. Только обед кончала!
Выхватил здоровенные золотые часы из кармана. Щелкнул крышкой.
— Какой обед? Что ты городишь! Половина двенадцатого всего…
Оробел наш Мишка.
— Вы же сами, — лепечет, — изволили быть, на обед народ в десять часов погнали?..
Поглядел на него Туманский, да как затрясется, закрестится, замашет рукой:
— Никуда я с утра из конторы не ездил!
Потом спохватился:
— Ну, про это, смотри, ни гу-гу!
Филатыч утих. В настороженной тишине трещал костер да поодаль бухали молоты.
— Да, — протянул из темноты голос. — Был хозяин, да, значит, не тот.
— А кто же? — несмело спросил новичок.
— Гор хозяин, — отозвался Филатыч. — Он нашего брата, рабочего, любит!
— Хорошая сказка, старик, — помолчав, сказал кто-то из комсомольцев.
— А что же, сынок, — добродушно рассмеялся Филатыч, — неплохо и сказкой человека утешить!
Остановился Ефим Иванович на страшной площадке, перед входом на Гиблую тропку.
Вот он, лохматый белый свод, козырьком висящий над карнизом. Ефим Иванович подобрался ближе и внимательно рассматривал снег.
Днем была сильная капель и длинные сосульки льда свисли с краев надува до самой тропы. И еще страшнее: синяя трещина змейкой струилась по снежному полю, уползала куда-то вверх.
«Не пройти, — подумал Ефим Иванович, — что делать?» Но крепко был убежден, что отступление хуже, чем смерть под обвалом. Если при мысли о гибели естественно содрогалось тело, то возвращение не воспринималось никак. Этой команды просто не послушались бы ноги!
Он сел на камень и стал пристально смотреть под свод галереи. А что если встать на четвереньки и попробовать проползти? Пусть долго, но вершок за вершком, тихонько? Опустился на снег перед входом и сунул голову под навес.
Ледяная стрела сосульки, спускаясь с потолка, упиралась в пол посредине коридора. Ефим Иванович попятился, вылез и сел на прежнее место. Ломать сосульку, освобождая дорогу, он не рискнул.
— Слово вымолвить не моги, — вспомнил совет Филатыча. И вдруг заиграли глаза и улыбка тронула губы.
Ефим Иванович отошел к началу площадки и снял со спины свою ношу.
— Слова, тварюга, боишься, — приговаривал он, развязывая мешок. — По-другому с тобой поступлю!
Вскрыл консервную банку и вытряхнул содержимое в снег. Сейчас было не до еды! И туго набил освободившуюся посуду коричневым порошком аммонала.
Отхватил ножом кусок зажигательного шнура и, вставив в медную трубочку капсюль, зажал зубами. Потом глубоко вдавил пистон в заряд. Мина была готова. Выбрал укрытое место в начале площадки, отнес туда лыжи и взрывчатый груз.
А теперь, свободный от ноши, с бомбой в руке подошел к карнизу. Про опасность и думать забыл. Было чертовски интересно, что из этого выйдет. Но учитывал все, чтобы не повредить тропы, сперва положил на нее ком снега, а на снег уж поставил банку. Фитиль загорелся. Ефим Иванович, не торопясь, вернулся к прикрытию. Лег там на каменную плиту и стал наблюдать.
Вначале в синей глуби коридора сыпались звездочки искр. Потом огонь, вероятно, ушел в фитиль и пропал.
Тишина. Дыхание казалось необычайно шумным, какая-то жилка настойчиво билась у виска.