Заставь меня
Шрифт:
Простой деревянный обеденный стул стоит рядом с походным фонарем, освещающим небольшой радиус сумрачно-оранжевым светом. В углах комнаты кромешная тьма, и у меня по спине ползет лед от осознания того, что здесь много слепых зон.
Мой телефон оповещает о новом сообщении.
Оружие на пол. Пристегни себя наручниками к стулу.
Я не роняю пистолет. Нет, крепче сжимаю.
— Я пришел сюда, но мне надоело выполнять приказы гребаного труса. Выходи и встреться со мной лицом к лицу, — они должны быть где-то близко,
Приходит еще одно сообщение, и на этот раз просто аудиофайл. Сердце уходит в пятки, как только я нажимаю кнопку воспроизведения. Голос Харлоу захлебывается рыданиями, она умоляет кого-то. Раздается резкий звук шлепка, и я слышу ее крик, прежде чем аудиозапись заканчивается.
Скрежещу зубами, когда ее крики эхом отдаются у меня в голове. Я рычу, но кладу пистолет на цементный пол и иду к стулу. С каждым шагом моя кровь бурлит, как паровоз. На сиденье лежит набор наручников. Я просовываю руки через прутья в спинке кресла и застегиваю наручники, надеясь, что Финн узнает что-нибудь полезное из телефона Стеллы.
— Какая послушная маленькая шлюшка, — ее голос режет воздух, как удар хлыста. Я мотаю головой туда-сюда, пытаясь увидеть, где она.
Она выходит из тени прямо передо мной.
— Куишле, — вздыхаю я, когда мои глаза скачут, проверяя каждый видимый дюйм ее тела на наличие признаков вреда. — Ты ранена? Где он?
— Прямо напротив меня, — она подходит ближе, в глазах тьма, я обдумываю ее слова, как сейчас, так и несколько секунд назад. Она останавливается в нескольких футах передо мной и вертит на пальце кончик лезвия.
— Такой хороший мальчик, следующий указаниям. Как думаешь, ты заслуживаешь награды?
Я проглатываю свое замешательство, пытаясь понять, что, черт возьми, происходит, и одновременно радуясь, что она, похоже, цела и невредима.
— Харлоу, в чем дело? — натягиваю наручники, когда сажусь, чтобы наклониться ближе к ней.
Она держит нож так, что он сверкает в свете фонаря, и смотрит на него с благоговением.
— Я хотела использовать пистолет — спасибо за уроки. Теперь буду уверена, что не промахнусь. Нож поэтичнее, нет?
— Что за херню ты несешь? Ты на что-то подсела?
— Нет, милый. Я как всегда в ясном уме, — в ее тоне сквозит яд, и когда она называет меня милым, это холодно и горько. Она вытаскивает золотую цепочку из декольте своего красного атласного платья.
— Ожерелье? Думаешь, я тебе тайно изменяю или еще какая-нибудь хрень?
— Пошел ты, Кэш, — огрызается она и делает выпад вперед, поддевая мой подбородок плоской стороной ножа. — Еще раз будешь обращаться со мной как с тупой дурой, и, клянусь богом, я перережу тебе глотку и буду наслаждаться каждой гребаной секундой. — господи.
Ничего не имеет смысла. Гнев и ненависть в глазах Харлоу чисты и без примесей. Это по-настоящему.
Она упирается острием лезвия в мое адамово яблоко, и я чувствую, как ей хочется резать глубже.
Она встает прямо, размахивая ножом.
— Мне понравилось украшать Логово, и я рада этому, потому что, если бы не выплеснула ярость раньше, не уверена, что смогла бы удержаться от того, чтобы не убить тебя на месте, — такое ощущение, что меня ударили.
— Это… сделала… ты? — мои слова застыли, голос дрожит от эмоций.
— Враги всегда близко, разве не этому ты меня учил? — тошнотворное ликование в ее голосе посылает мурашки по моему позвоночнику. — Должна отдать тебе должное, Кэш, ты был очень убедителен.
— Харлоу…
— Меня стошнило, знаешь ли. Когда я нашла ожерелье Бет в твоем маленьком тайнике. От мысли, что я недавно трахнула тебя, мне стало физически плохо.
Я смеюсь, когда звучат эти слова. Где он? Прямо передо мной.
— О, так мы снова вернулись к этому дерьму, да?
***
Харлоу
Опять эта хрень.
Я не думала, что мое тело способно вместить еще больше ярости. Похоже, ошибалась.
— Что сделало тебя сильнее? Убийство Бет или мое утешение, пока я оплакивала ее?
Он проводит языком по внутренней стороне нижней губы.
— Ни то, ни другое. Потому что я не убивал ее, черт побери.
Снова приставляю нож к его горлу и наблюдаю, как пульс остается невероятно стабильным. Он выглядит… скучающим. Я не могу угрожать ему болью или даже смертью. Он не боится смертных вещей. Что, если я дам ему то, чего он хочет больше всего, а потом пригрожу отнять это? Ради меня он почти вступил в войну с Братвой. Что еще он сделает для меня?
Поднимаю платье, и его взгляд прослеживает движение темно-красного материала вверх по бедру, туда, где я прячу нож в набедренной кобуре. Я подхожу к нему и не могу отрицать силу, которую чувствую, заставляя его смотреть. Испытываю отвращение, но не удивление, когда вижу, как он напрягается в штанах.
— Последний секс перед тем, как ты убьешь меня? — спрашивает он, когда я сажусь к нему на колени, приподняв одну бровь.
Я не отвечаю на его вопрос и с каменным выражением лица начинаю расстегивать пуговицы на его рубашке. Его глаза темнеют, и он не отрывает взгляда от моего лица. Расстегиваю рубашку и провожу ладонью по его груди над бьющимся органом.
— Стелла предупреждала меня об этом. Сказала, что у тебя нет сердца.
— Есть. Это ты. Куишле моу кхри, — пульс моего сердца.
— Не знаю, что хуже, — говорю я, расстегивая его брюки удивительно твердыми пальцами. — То, что я влюбилась в убийцу лучшей подруги, или то, что ты искренне считаешь себя способным любить меня после всего, что ты сделал, — потому что в том-то и дело, что я знаю, Кэш думает, что любит меня. Может быть, в каком-то извращенном виде. Но для него это реально.