Застава
Шрифт:
— Почему? — также жалобно спросила я. — Я же тебе нравлюсь.
— Безумно, — согласился Ферах, и замялся. — Но… не могу.
Повисла неловкая тишина. Я уже знала, что он почему-то ненавидит себя, и мне стало его ужасно жалко.
— Из-за брата? — подсказала я. Рыцарь радостно ухватился за эту соломинку.
— Да. Извини, я… Кадм очень многое для меня сделал.
Я вздохнула и отпустила его. С трудом удержалась на ногах и поправила своё жреческое платье. А, хрен с ним. Пусть мнётся. Я попыталась шагнуть, и чуть не полетела на кафельную плитку. Ферах поймал меня и аккуратно
— В зал?
— Ну давай, — тоскливо вздохнула я, вспоминая о каплях Аниона на своей тумбочке. Может быть, кусок пирога с рыбьим жиром и пара стаканов водки меня ещё спасут.
10
Народ.
Альдарцам трудно понять, что это такое. Народ — это те, кто живёт, как ты, похож на тебя, связан с тобой родством и празднует с тобой одни праздники. Или просто живёт рядом на одной земле. А может быть, на трёх землях. Элениец или мейндец обязательно добавит, что это те, кто живёт с тобой на одной земле. Мейндец, подумав, начнёт уточнять, что его собрат должен иметь с обеих сторон пять поколений предков на мейндской земле, родиться в Мейнде, вырасти в Мейнде, иметь лицо мейндца. Если его спросить, кто такие норальцы, он скажет, что они, конечно же, тоже мейндцы, но совершенно не настоящие. А так, норальцы, и ставить их рядом с настоящими мейндцами не стоит.
Альдарцев не существует. Народ, некогда живший диких лесах нашей земли и построивший Башню Ангелов, давно растворился в чужой крови. Те, кого называют альдарцами — или орденцами, многие не видят разницы — некогда были десятком разных народов, народцев, потерянных и инородцев. Мы принимали всех и роднились со всеми. Тиара сказала нам: помните прошлое и идите вперёд. И мы шли.
Понять, что кетеки воспринимают нас не так, как мы их, альдарцы не смогли. Наверное, это всё из-за Ордена. Он горд и могуч. Как он может допустить, чтобы с нами случилось что-то плохое?
Нет ни одного народа, который бы весь отвернулся от света Амазды. Есть народы, в которых плохих людей почему-то стало больше, чем хороших.
После выжившие поняли, что были предвестники беды. С каждым днём становилось всё больше кривых взглядов, всё больше косых усмешек, всё чаще альдарские девушки и женщины брали с собой на прогулки ножи, всё реже девочки возвращались из школ без братьев и соседей.
Я тоже возвращалась домой с подружками. Мы шли по улице магистра Эрия, и на повороте на Пятую линию я с ними прощалась, брала брата и шла мимо трёх домов к нашему. Ровно пятьдесят шагов вдоль низких полисадов и соседей. Мама знала, когда мы возвращаемся, и выходила нас встречать.
В тот день девчонки решили сбегать в клуб. Мы разделились у четвёртой линии. Я взяла брата за руку и пошла к нашему повороту. Не дошла буквально пару шагов. Кто-то ударил меня по затылку и отшвырнул в сторону брата.
Он ударил меня по голове и закинул на плечо. Мелкий кричал и бил его, но что он мог сделать против здоровенного кетекского мужика?
Я укусила его, он ударил меня по голове ещё раз. Мелкий орал. Как назло, на улице никого не было. Уже год заборы здесь всё удлинялись, и помощи ждать было неоткуда.
Возможно, меня спас мелкий, который не растерялся и побежал домой.
Возможно, какая-то из соседок, поднявшая шум.
Возможно, мама что-то почуяла и, взяв велосипед, поехала нас встречать.
Так или иначе, мама меня спасла.
Меня, почти отрубившуюся, закинули на телегу. В это время на них налетела мама. Я не видела, как она раскидала всех, как потом сказал папа, троих похитителей. Моя мама была рыцарем, в конце концов. Что они могли ей противопоставить?
Дома меня осмотрели, успокоили. Маме пришлось разжимать мои пальцы, чтобы отцепить меня от себя. Я не не плакала, нет. Мне было безумно страшно. Никогда я не чувствовала себя такой беспомощной и неважной. Потом из-за дивана вылез перепуганный мелкий, и мы с ним вдвоём сжались у маминых ног, пока не вернулся смертельно напуганный сосед.
Улица гудела. Все давно говорилио каких-то похищениях альдарских девочек, но впервые что-то такое случилось в нашем тихом уголке. Соседи ходили к нам, сочувствовали маме и нам. Пришел врач и зашил маме разбитое лицо и руки. Её пырнули ножом, но плотная куртка спасла её потроха.
К нам зашли и соседи напротив. Они были кетеками, и были хорошими людьми. Мы так тогда думали.
Я, устав бояться, дремала у отца на коленях, а сосед разговаривал с папой. Разговор был глупый и о какой-то ерунде. Наконец, Бейх не выдержал и тихо сказал:
— Майл, ты хороший человек. Тут… они… ну, ты понял, что-то готовят. Уезжай. Или хотя бы детей отправь в Альдари.
Папа молча погладил меня по голове. Я лежала, боясь шевельнуться и выдать себя.
— Спасибо, Бейх. Утром этим займусь.
Но утро так и не наступило: ночью кетеки взорвали все пять линий железной дороги в Лиму, отрезав нам путь к спасению.
Я проснулась после полудня в кровати Фераха. Не то, чтобы меня это ужаснуло. Я хорошо помнила, как он запихвал в меня пирог и пытался отобрать стакан с водкой, а я сопротивлялась. Сошлись на том, что я тогда переночую у него, чтобы меня не мучили кошмары.
Рыцарь дрях рядом, свернувшись калачиком. Его койка была узкой, не в пример моей. Он благородно отдал мне одеяло, но спать на полу не пожелал.
Так и дотянули до полуденного колокола.
— Майка! — Римма бесцеремонно растолкала меня. — Служба будет?
— А? Что ты тут делаешь?
— Стою. Служба будет?
— Не, не будет. Рим, будь другом, дай воды.
— Да пожалуйста, — мне на голову вылился целый стакан. Я с возмущением поднялась.
— Тебя старик ищет, — Римма была удивительно серьёзна. — Он на стене.
— Ага, — я кое-как перелезла через сонного Фераха, обулась и вышла в коридор, прихватив за собой Римму.
— Ну, и как? — живо спросила она, прицепившись хвостом.
— Что — как?
— Наш унылый отшельник. Ты с ним спала?
— Спала, Римма. Не трахалась. За подробностями иди сходи к Рахаилу и Лиру, они тебе всё расскажут.
— Да хрен с ними, — Подруга помогал мне причесаться и переодеться из помятого жреческого платья во что-то посвежее и потеплее. — Тут другая проблема. Полкрепости видела, как вы вдвоём уковыляли, а ты ему чуть ухо не отгрызла в порыве страсти.