Заставлю вспомнить Русь...
Шрифт:
— Ты сказала, что мне будут благодарны за сына боги русичей? Может, благодарить меня за него станет просто Небо? — осторожно спросила Ольга, но вещунья поняла тайный смысл её вопроса.
— Нет, великая княгиня, за княжича тебе будет благодарно не просто Небо, ибо на нём много небожителей, а именно боги русичей. Да, тебе суждено отречься от веры предков и стать рабой Христа, но твой сын не пойдёт по твоим стопам. Он останется верен старым русским богам, и за это они сейчас покровительствуют тебе, будущей вероотступнице.
— Ты поведала обо всём, что я хотела знать, — сказала Ольга. — Хотя нет... У моего сына будет отец, и мне небезразлично, что ждёт Игоря. Одной или с мужем мне предстоит воспитывать княжича?
Боги знали, что Ольга задаст этот вопрос, и послали
Ольга заметила, как веки вещуньи стали медленно подниматься, и впилась взглядом в лицо Витязини, желая увидеть её глаза, которые получили редчайший дар по воле Неба заглядывать в будущее других людей. Но что это? Вместо живых человеческих глаз на Ольгу смотрели ещё две луны: такие же круглые, жёлтые, тусклые, безразлично-холодные, как и та, что висела над поляной. Выходит, права ходившая о Витязине молва, что она давно отжила своё и её душа уже на Небе, а на земле пребывает лишь тело, доживающее жизнь не рождённых вещуньей детей и получающее силы от луны, посланницы царства мёртвых? Так от имени кого из небожителей говорила с ней Витязиня?
— Отчего дрожишь, великая княгиня? — раздался слабый голос вещуньи. — Боишься меня? Напрасно. Что могу плохого сделать тебе я, ежели тебе покровительствуют боги? Поверь, что я, как и они, желаю тебе и будущему княжичу только добра. А теперь оставь меня...
Раскаты грома временами были такими, что казалось, великокняжеский терем рухнет. Молнии сверкали так ярко, что в комнатке башни-смотрильни становилось светло, будто в летний солнечный полдень. Ветер ревел и выл с таким неистовством, словно ему помогали в этом все дьявольские силы. Однако Григорий ни разу не повысил голос: что бы ни происходило вокруг, его повествование должно звучать спокойно, размеренно, проникновенно, ибо только тогда слушательница проникнется мыслью, что во всём мире нет и не может быть ничего важнее, чем рассказ о житии и мученической кончине христианского святого.
— Родители Магундата были персами, сам он служил воином в армии своего владыки и в 614 году участвовал в штурме и взятии Иерусалима. Город был разграблен и сожжён, храмы и монастыри осквернены и разрушены, персидская солдатня бесчинствовала и глумилась над жителями. Однако с Магундатом происходило нечто странное: едва увидев вблизи золотые купола церквей и оказавшись рядом с намоленными веками иконами, он почувствовал в груди беспричинный трепет, а его ум ощутил жгучую потребность понять, что такое Крест, коему поклоняются христиане. Когда же Магундат лицезрел крестное древо Христово, которое персы захватили в качестве добычи, в его душе свершился великий переворот, он постиг, что пребывал доселе в грехе и поклонялся ложным кумирам. Вскоре он крестился, принял имя Анастасий, что значит Воскресение, оставил службу в персидском войске и стал монахом в монастыре Святой Анастасии недалеко от Иерусалима... — рассказывал Григорий Ольге.
Он выбрал повествование о житии святого Анастасия Персиянина вовсе не потому, что испытывал к нему какие-то особые чувства. Просто Григорий хорошо знал не только то, что ему нужно от великой княгини, но и как этого добиться. Конечно, он мог бы изо дня в день рассказывать Ольге об императорах и членах их семей, о знатных вельможах и великих полководцах, отказавшихся от прежних ложных верований и пришедших к Христу. Он хорошо изучил Ольгу и убедился, что она на редкость умна и всё, что для неё было важно или интересно, понимала с первого раза и не нуждалась в повторениях и напоминаниях. Если её назойливо подталкивать к принятию определённого решения, в котором она ещё сомневалась, в Ольге возникали, как и у всякого привыкшего самостоятельно мыслить человека, желание противодействовать насильно навязываемому решению и чувство неприязни к тому, кто это делал.
Поэтому Григорий действовал по-другому: сегодня он рассказывал Ольге о том, как пришёл к Христу бывший язычник-император, завтра героем его повествования был рыбак или пастух, разуверившийся в идолах и уверовавший в Иисуса, послезавтра звучала притча о крестившихся купце-язычнике или распутной деве-жрице.
Григорий преследовал и другую цель — Ольга должна быть уверена, что вера в Христа может пускать ростки не только в её душе, но и в душах окружающих людей, будь то боярин, воевода или обычный простолюдин. Поэтому, став христианкой, она не окажется в одиночестве, а приобретёт немалое число братьев и сестёр по вере из всех слоёв населения, которые будут её надёжными союзниками в любых делах. Так было вчера и так будет сегодня и завтра, так было во множестве стран и так будет на Руси.
— ...Однажды в субботу перед Пасхой Анастасию было видение, как будто ангел протянул ему золотую чашу, до краёв наполненную сказочно вкусным вином. Анастасий догадался, что видение сулит ему тяжкие испытания и, возможно, гибель — ангел предлагал ему ту же чашу, которую Иисус испил накануне собственного распятия. Однако Анастасий был истинным сыном веры. Он возвратился на родину, погрязшую в язычестве, и стал проповедовать среди воинов, бывших своих сослуживцев, идеи Христа. Но нашёлся предатель, который выдал Анастасия, и тот был арестован. Сосланный на каторгу в каменоломни, он продолжал обращать в христианство товарищей по несчастью, за что после жесточайших пыток был удавлен. Вместе с ним приняли смерть и несколько десятков христиан, поверивших в Иисуса благодаря Анастасию. Спустя три века Папа Гонорий Первый велел перенести останки Анастасия в Рим, в церковь Акве Салвиэ, которую с тех пор стали называть храмом Святого Анастасия Персиянина. Ныне храм входит в состав траппистского монастыря Тре Фонтане, что расположен южнее Рима [16] ...
16
Память святого Анастасия Персиянина Католическая церковь празднует 23 января, Православная — две недели спустя. (Примеч. автора).
Свист ветра на мгновение стих, и стало слышно, как по окнам барабанят крупные капли дождя. Но звуки дождя тотчас заглушили громкие крики и пьяный смех на подворье великокняжеского терема. Григорий, стоявший спиной к окну, развернулся к нему лицом, посмотрел в направлении шума, хотя без этого знал, что происходит на подворье. Пиршество началось час-полтора назад, почти сразу за полночь, когда великий князь в сопровождении примерно полутора сотен воинов прискакал к терему. Судя по насквозь мокрой одежде всадников, по забрызганным до ушей грязью лошадям, люди и скакуны изрядное время пробыли под дождём, а их путь лежал не только по киевским улицам. Однако Григорию не нужно было ни о чём судить или догадываться — он точно знал, что за люди пожаловали на застолье к великому князю, откуда и почему они прибыли.
Это лишь на первых порах пребывания в Киеве он ломал голову, что за разношёрстное сборище иногда пирует с великим князем: воеводы и десятские, простые дружинники и жрецы, бояре и купцы, прежде много лет прослужившие в дружине и слывшие в ней отважными витязями, почему эти люди собираются только в страшные грозовые ночи и, несмотря на различие в своём положении в дружине и при великокняжеском дворе, все именуют себя одинаково «други-братья». Позже от прихожан, среди которых встречались представители высокопоставленной знати, входившей в окружение великого князя или его жены, Григорий выведал, что сборище являлось не чем иным, как тайным воинским братством, приём в которое был крайне ограничен, весьма строг и обставлен многими условностями. С какой целью создаются подобные воинские братства из лучших воинов державы, готовых без раздумий сложить за её интересы голову, Григорий не расспрашивал, поскольку как никто другой прекрасно был знаком с деятельностью такого же воинского союза-ордена из покинувших службу и находящейся на ней легионеров Нового Рима.