Застенец 2
Шрифт:
По Петербургу прошла настоящая лавина, сметая все на своем пути. И хорошо, что большинству посчастливилось эту лавину пережить.
– Коля! – услышал я знакомый голос, мотнул головой и приказал возчику остановиться.
На тротуаре мостовой стояла Дмитриева, облаченная не в лицейский мундир, а пышное платье, скорее всего с корсетом, по последней моде, и накинутом сверху манто. Все-таки, для конца сентября на улице стало заметно свежо. И надо отметить, что Лиза в платье была чудо как хороша. Платье подчеркивало ее дворянскую осанку и
Рядом с девушкой в похожем наряде стояла мать. Это заключение я сделал хотя бы по тому, что Дмитриева была почти ее полной копией. С другой стороны замер улыбчивый толстячок в дорогом костюме, который с интересом разглядывал мой конвой. Мне почему-то сразу стало ясно, кто в этой семье главный. И догадка тут же подтвердилась.
– Елизавета! – зашипела мать, краснея, по всей видимости, от неподобающего поведения своей дочери. Еще бы, окликать мужика посреди дороги.
Я уже остановился, собственноручно слез с пролетки, наказав Иллариону ждать. И приблизился к ожидающим меня с некоторым любопытством Дмитриевым…
– Николай Федорович, – сделала легкий реверанс девушка. – Рада видеть Вас в добром здравии.
– Елизавета Павловна, – поклонился я. – Хочу ответить Вам взаимностью. Позвольте полюбопытствовать, что за прекрасные люди Вас сопровождают? Ваши брат и сестра?
Комплимент старый, как испражнения мамонта. И такой же неуклюжий. Вот отец Лизы неумелый заход просек сразу. Улыбнулся уголком рта, впрочем, не сказал ни слова. Зато мать зарделась как маков цвет. Ну да, для женщины главной похвалой является несоответствие ее возрасту. Даже если это неправда.
– Нет, это мои мама и папа, – ударение она сделала на последних слогах.
Вот забавно, сколько уже времени прошло, а эта французская мода не ушла. Яти и еры она благополучно похоронила, пусть и намного позже, чем наши большевики. А ударение на последний слог в магическом русском языке напротив, лишь укрепилось.
Лиза представила родителей по именам, которые я тут же счел за нужное благополучно выбросить из головы. Все равно не запомню. А потом посыпались комплименты в ответку.
– Вы, наверное, и есть тот знаменитый Ирмер-Куликов, который учится с Елизаветой?
– Мы наслышаны о Вашем потрясающем командовании при последних Разломах.
– Правда, что Ваши спортивные состязания заменят в будущем Ристалище?
– Мы глубоко благодарны за то, что Вы работаете с нашей дочерью над развитием дара.
Я даже ответить ничего не успевал. Собственно, судя по тому, что новый вопрос Лизиной мама звучал сразу же, как заканчивался предыдущий, ответы ей и не требовались. Отец девушки лишь дарил мне комплименты, без всяких вопросов.
– Мама, папа, прекратите смущать Николая Федоровича, – вступилась наконец за меня Лиза. На мой взгляд, могла бы и пораньше. – Нам надо идти по магазинам. Всего хорошего, встретимся в лицее.
Она сделала реверанс, затем решительно пошла вперед. Родители попрощавшись
– Брошь выпала. Я сейчас.
Дмитриева, быстро семеня ножками, вернулась обратно, разглядывая что-то на тротуаре, и наклонилась как раз возле меня, будто поднимая что-то. Надо ли говорить, что брошь и до этого была у нее в руке?
– Рада, что ты в порядке. Куда собрался? – шепнула она.
– Заглянуть к Шелии, а потом к своим футболистам.
– Мы будем, – коротко бросила Дмитриева и вернулась к родителям, показывая брошь.
Дом Шелия (если к этому огромному зданию можно было применить характеристику «дом») оказался в самом центре, в нескольких минутах езды от набережной. С личным садом, фонтаном с карапузами-ангелами и суровыми атлантами на лепнине. Прямо цыганская роскошь. Собственно, я ничего другого и не ожидал. И совсем не удивился, когда дверь широкого, будто поднявшегося на дрожжах и разошедшегося в стороны особняка, открыл слуга в ливрее. Жаль, что не с золотыми зубами, чтобы лишний раз подчеркнуть, как много у хозяев денег.
– Добрый день, я к Сергею Михайловичу Шелии. Господин Ирмер-Куликов.
– Прошу Вас, – пропустил меня слуга. – Сейчас доложу Его Светлости.
Что интересно, Черевин даже не попытался проникнуть внутрь вместе со мной. Видимо, считал, здесь мне ничто не угрожает. Что-то это, явно, значит. Вот только когда я оказался в особняке, спокойнее мне не стало. Напротив, накатило ужасное чувство несоответствия себя подобной обстановке.
Если коротко, то создавалось ощущение, что внутри взорвалась начиненная золотом граната. Зеркала, столы, стулья, шкафы, даже корешки книг, все было либо золотым, либо позолоченным. И тут, посреди этого великолепия, оказался непонятный граф в непонятном мундире.
Я сделал огромное усилие над собой, подошел к длинному дивану на кривых ногах и присел на краешек. Привыкай, Кулик, если намерен чего-то здесь добиться, то придется общаться не только с простолюдинами. Но и вот с такими пупами земли. И все же, сколько мне дадут ростовщики, если отколупать кусок рамы с зеркала?
Гнусные мысли развеял появившийся Шелия, хитро сощурившись при виде меня. Не ожидал? Я бы и сам не пришел сюда, была б моя воля.
– Приветствую Вас, Николай Федорович, – кивнул Шелия и протянул руку. – Рад, что Вы пережили этот ужас.
– Взаимно, Сергей Михайлович. – Забавно, но рукопожатие у князя оказалось крепким.
– Чем могу быть полезен?
– Я по поводу нашего товарищеского матча…
– Решили его отменить? – хищно блеснули глаза Шелии, словно я хотел смертельно обидеть князя.
– Что Вы, наоборот. Хотел убедиться в неизменности Ваших намерений.
– Все в силе. И место, и время. Если Вам так будет угодно.
– Будет, – кивнул я. – Ну тогда, наверное, это все. Прошу прощения, что побеспокоил.