Застенец 2
Шрифт:
– Ничего страшного, – улыбнулся Шелия, но что-то недоброе было в его взгляде.
Князь лично проводил меня до двери, и когда я уже почти дошел до пролетки, все же сказал:
– Николай Федорович, Ваше поведение делает Вам честь.
– Разве? – обернулся я.
– Согласиться на матч после того, что случилось с Вашей командой, довольно непросто. Я расскажу всем своим друзьям о Вашем характере. Будьте покойны, завтра на матче состоится аншлаг.
И закрыл дверь, оставив меня в полном офигевании от услышанного. Чего это еще случилось с командой? Стоял я, наверное минуту, а затем
– Быстро доедешь, десятку сверху дам, – сказал я извозчику.
– Господин, – жалобно взмолился Илларион.
Я лишь отмахнулся от него. Не время считать деньги, когда случилось такое. Это точно не Фима. Он приходил справляться о моем здоровье. Тогда кто?
За короткое время эти ребята не сказать чтобы стали моими лучшими друзьями. Но чем-то родным и привычным – точно. Я жалел себя, скорбел о погибших под моим руководством лицеистов, но как-то не взял в голову, что могли пострадать и недомы. А ведь они наиболее беззащитны перед Разломами.
По промерзшей земле парка я бежал, как оглашенный, оступаясь и чуть не падая. Так быстро, что заставил Конвой спешиться и двигаться в таком же ритме. И когда выбрался на поляну, где мы обычно играли в футбол, сердце екнуло. Ребята были. Вот только оказалось их гораздо меньше, всего человек десять.
Счастливый Фима направился ко мне, но я приблизился еще быстрее. Схватил нападающего за плечи и тряхнул, словно это он был виноват в случившемся.
– Кто?
Глава 4
Погибли двое: Пашка-Пузырь и Витька Чекуша.
Витя – наш изначальный защитник, которого я передвинул в опорную зону, где от него было больше толку. Кличку он получил из-за своего места жительства. Чекушами [1] называли район на юге Васильевского острова. Наверное, самое бедное и мерзкое место в Петербурге. Я пару раз проезжал мимо него, и от запаха мокрой кожи (там находилось много различных мастерских, кожевенных в том числе) к горлу подступала тошнота.
1
Название Чекуши пошло от колотушек («чекуш»), которыми раньше разбивали размокшую муку. Сама мука хранилась на складах именно в этом районе.
Добираться Витьке приходилось дальше остальных, но он не пропускал ни одной тренировки. Да и попал в команду с первого отбора, как самый цепкий из всех прочих ребят. Пусть и техники у него почти не было, но он брал старательностью и трудолюбием. Такие всегда в футболе задерживаются.
Пузырь был ни много ни мало, а вратарем. Той самой половиной команды, без которой нельзя играть. И теперь мне окончательно стало ясно, о чем сказал Шелия.
– Форму у родителей Витьки и Пашки мы забрали, она у меня, – продолжил Фима. – Но подходящих ребят на их позиции пока не нашли. Как видишь, не все тренируются. Думали, ты забросишь идею с командой после всего.
У меня глаза на лоб полезли от заявления Фимы. Я даже представить подобного не смог. Прийти в семью, где убили пацанов и заявить, что, дескать, там одежонка от них осталась. Будьте,
– Че не так, Вашблагородие? – насупился нападающий.
Он всегда, когда чувствовал какое-то напряжение, начинал немного отстраняться этим Вашблагородием.
– Что значит, забрали форму? – произнес медленно, по словам, я.
– Она им все равно ни к чему, – пожал плечами нападающий. – А мы, может, кого-то еще найдем. Хотя до завтра – уж вряд ли. На позицию Витьки если и подтянуть кого, то с воротами что делать?
– Фима, ты совсем охренел?! Нельзя же такой бездушной скотиной быть! Твои друзья погибли!
Он посмотрел на меня пристально, долго, оценивающе, после чего стал говорить. Медленно, но при этом довольно складно. Словно эту речь готовил загодя.
– А что мне, Вашблагородие, плакать каждый раз, когда из Разломов приходят твари и убивают нас? Раньше плакал. Когда брата-трехлетку зашибли монстры. И после, когда тетку родную шерши на глазах порвали, а мать от сердечной болезни из-за этого сгорела. Мы же недомы, не маги, чего нас жалеть. Вот и нам жалеть никого не нужно. Отплакал я свое, Вашблагородие, отгоревал. Сегодня Витька, завтра я. Так и живем, покуда Господь позволяет.
Признаться, мне нечего было ему ответить. С этой точки зрения я на ситуацию не смотрел. Фима действительно, наверное, видел не одну смерть, при этом не сказать чтобы его душа совсем очерствела. Но к смерти этот простолюдин теперь имел вполне простое и определенное отношение. Будто бы жил взаймы и был готов, что в любой момент его заставят вернуть долг.
Это я не привык к подобному. Все-таки у нас там, век гуманизма, жизнь человека – высшая ценность, и все такое. А теперь как столкнулся с реальным миром, так поплыл. Депрессия, видите ли. Жить не хочется. Тут многим хочется, да возможности нет.
– Сколько говорил, что никакое я не Благородие, – только и нашелся, что ответить я.
– Договорились, Коля, – легко сменил гнев на милость Фима. – Так что делать будем?
– Что будем делать? – пожал плечами я. – Матч отменять.
Фима скривился.
– Я на ворота могу встать. Велика наука, – фыркнул он. – Лови, и все.
– Миша, дай сюда мяч! – попросил я одного из футболистов. Те все равно уже не тренировались, а лишь следили за нашим разговором. Словно от него что-то зависело. – А ты вставай в раму, – сказал я Фиме. – В смысле, между деревьев.
Сам же отошел, даже не на одиннадцать, а метров на двадцать. Поднял руку, пальцем показав, куда буду бить, разбежался и вколотил гол на уровне головы Фимы. Тот с досады лишь кулаками по земле ударил.
– Это я еще плохо пробил, – подошел я к нему. – Теперь ты понимаешь, что без вратаря нам никуда. Сейчас поеду отменять. Говна, конечно, нахлебаюсь. Но тут ничего не сделаешь. Да и правильно так будет.
– Правильнее было бы победить этих дворянских выскочек ради пацанов.
Фима подобрал мяч и пнул его изо всех сил. С меткостью у него всегда были проблемы. Наш нападающий подсознательно считал Кержакова своим кумиром, пусть и не знал, кто это такой. Но заветам кингисеппского форварда следовал, поэтому мог промахнуться с двух метров. Однако сейчас, как назло, снаряд нашел себе цель.