Застенок
Шрифт:
– Да, кстати, коллега, – заговорил Вася в коридоре. – Книжка мне тут одна в руки попалась. Так вот, интересуюсь я – такой графоман соцреализма Вячеслав Полоскин случайно не приходится тебе кем-нибудь?
– Приходится. Это мой отец, – покраснев, ответил Роман.
Вася присвистнул.
– А что, Роман Вячеславич, тоже, небось, кропаешь по ночам какой-нибудь романец? Амазонку в Булонском лесу насилуешь? А? Стопами почтенного родителя? Что, угадал? Ладно, не тушуйся. – Вася снисходительно потрепал его по плечу и пошел работать.
Густой пунцовый окрас медленно сползал с лица Романа. Тень литературного родителя выдавала его с потрохами.
Он действительно мечтал написать книгу. Когда-нибудь, когда наберет материал для романа. Потому что был уверен: поэтом можешь ты не быть, но написать роман обязан. Такая у него планида. А планида – это что? Это слово кроссворда, которое нужно угадать. Разгадаешь свое слово, свою простую, вечную истину – помрешь со спокойной душой, не угадаешь – считай, зря прожил жизнь.
Роман словечко свое заветное знал. Или думал, что знал. Только ненадежным оно было, словечко это, скользким да зыбким. В земном бытии не укореняло, скорее наоборот – в облака тянуло, неземной славой манило. Потому и вгоняло его часто в краску – особенно если вытаскивалось наружу цепкими, безжалостными пальцами надменных личностей вроде Васи. Высокомерия и презрения словечко не любило и плохо его переваривало.
В мрачном настроении Роман отправился кастрировать свои литературные опусы.
8. Геометрический фактор
– А позвал я тебя, дорогой мой, вот для чего, – шеф утомленно потирал переносицу, полузакрыв глаза. – Сейчас мы сыграем в одну игру. Называется «Угадайка». Я тебе называю первую часть пословицы, ты – заканчиваешь. Правила ясны?
– Ясны, – ответил Роман, решив оставить все уточняющие вопросы на потом.
– Вот и чудно. Семь раз отмерь…
– …один отрежь.
– Старый друг лучше…
– …мертвых двух, – автоматически ляпнул Роман.
– Э-э? В самом деле? – шеф распахнул глаза и пытливо посмотрел на шутника.
– …новых двух, – быстро поправился Роман.
– Ну ладно, – согласился с чем-то шеф и продолжил игру: – Не все то золото…
– …что блестит.
– Пожалуй, и хватит. В народной мудрости ты, я вижу, подкован, так что глупостей не наделаешь. На-ка вот, читай, письмо для тебя пришло. Не иначе, охотничий сезон открылся по отлову африканских зебр.
Андрей Митрофанович протянул Роману лист бумаги. Факс был отправлен на имя Саломеи Африкановой – автора рассказа «На стреме». Этот псевдоним Роман изобрел совсем недавно – окрестил так некую утонченную, великолепную во всех отношениях полосатую зебру, записную кокетку и экстравагантную мамзель. К именам у него вообще было очень трепетное отношение. К примеру, стихи он подписывал своим настоящим именем. Ну, почти настоящим. Уже давно он уверил себя в том, что простецкая фамилия Полоскин являлась плодом угарно-революционного безумия первых лет советской власти. Прадед наверняка носил более благородную и звучную фамилию, имевшую ярко выраженный литературно-поэтический оттенок – Полонский. А для прозы у Романа имелся целый ворох фальшивых имен, произведенных по ассоциации от «полосатой» фамилии – Кот Матроскин, Максим Чересполосица, Тельняшкин…
Отправителем письма значился заместитель главного редактора журнала «Дирижабль» Бубликов С.В.
«Уважаемый автор рассказа „На стреме“!
Редакция вышеозначенного печатного органа имеет честь сделать Вам деловое предложение. Заинтересованные Вашим творчеством, мы предлагаем перспективное сотрудничество, которое, надеемся, будет взаимовыгодно. Наш журнал истории, цивилизации и культуры лишь недавно появился на рынке печатной продукции, но уже зарекомендовал себя как высококлассное специализированное издание широкого профиля. Мы нуждаемся в хороших авторах-профессионалах, которые способны повысить рейтинг журнала. И мы уверены, что вы являетесь подходящей для нас кандидатурой. Надеемся, что Вас заинтересует наше предложение. Если Вы согласны обсудить этот вопрос, ждем Вас в любой день кроме выходных по адресу…»
– Прочел? Ситуация ясна? Сманивают тебя, Роман. Самым беззастенчивым образом, – шеф выудил откуда-то снизу большую бутылку минеральной воды и три стакана – в одном из них плавали полурастаявшие кусочки льда.
– Еще неизвестно, пойду ли я туда, – втайне тщеславясь, ответил Роман.
– Пойде-ошь, куда денешься. А не пойдешь, так я тебя сам туда доставлю – в целости и сохранности, годным к употреблению… А ты наливай себе, – шеф кивнул на бутылку, старательно выуживая из стакана лед при помощи авторучки. – Ты ж пойми. Я, сам знаешь, старый, матерый журналистский волк. Кой в чем толк понимаю. К тому же не в моих правилах губить на корню молодые… экхм… э-э… таланты. Но имей в виду: я тебя так просто не отпущу. Так что, не взыщи, придется тебе поднапрячься.
– А как же народная мудрость? – поинтересовался Роман.
– Конкретней?
– За двумя зайцами погонишься… – вторую часть по правилам игры он оставил шефу.
– А на кой тебе эти зайцы? – удивился Андрей Митрофанович, бесхитростно воззрившись на Романа. – Это ты брось. Все, что от тебя требуется – слушать, что старшие по годам и по должности советуют, и не прекословить. Остальное сам поймешь, не дурак. Разберешься в конъюнктуре. Потом еще благодарить меня будешь. Завтра же и пойдешь туда.
В голосе шефа сквозила очевидная многозначительность. Но хорошо укрытый подтекст был неуловим для расшифровки. Роман молча вникал.
– Есть такое слово – надо, – шеф опорожнил стакан, едва не высыпав на себя горстку брякающих льдинок. – И кстати. Разъясни-ка ты, душа моя, старику, чем твой рассказ так приглянулся оному «Дирижаблю». Вкратце – о чем там речь и в чем загвоздка?
Вся редакция «Затейника» знала о характерной особенности шефа. Главный редактор никогда не читал материалов журнала – ни до, ни после выхода номеров. Ссылался на занятость, а также на то, что если он будет читать ту дребедень, которой полон «Затейник», то на всю оставшуюся жизнь сделается умственным инвалидом. Обо всем, что нужно знать главреду, шефу докладывал отсекр – этого вполне хватало для эффективного и беспорочного руководства журналом.
– Да в общем никакой загвоздки там нет, – замявшись, начал Роман. – В основу сюжета я положил события рассказа Леонида Пантелеева, знаете, был такой детский писатель после революции. Рассказ назывался «Честное слово». Ребята играли в войну и оставили одного мальчишку под честное слово стоять на посту. Когда им надоело играть, разбежались по домам. А мальчик все стоял и стоял – честного слова с него никто не снимал. Стоял до ночи, пока прохожий военный не освободил его, расспросив в чем дело. Мораль рассказа очень прозрачная: дал слово – держись до последнего. Я несколько изменил концепцию – с учетом как раз конъюнктуры, о которой вы упомянули. Игра называется «Палачи и жертвы». «Палачи» – это хозяева, «жертвы» – их рабы и должны по правилам выполнять любые приказания своего хозяина. Сюжет прост – мальчика-раба оставили на стреме, пока его хозяин с другими «палачами» и рабами шуровал в чьей-то квартире на первом этаже. Час стоит, два стоит, четыре часа стоит. Тех уже давно и след простыл – вытащили через окно все, что нашли, и утекли. А раба на стреме забыли от приказа освободить. Ну и стоял он там, пока не попался на глаза местному авторитету в «Мерсе», проезжавшему мимо. Чем-то пацан ему приглянулся, хотел покатать его в машине – а тот упрямится. Ну, слово за слово, узнал авторитет, в чем дело, и властью большого человека освободил его от приказа. Понравился ему пацан, особенно верность хозяину. И взял авторитет его к себе, в свою структуру – шестерить пока, учиться уму-разуму, набираться знаний о жизни и настоящих ее хозяевах. Вот и весь рассказ, Андрей Митрофаныч.