Затаив дыхание
Шрифт:
— И что это значит?
— Останемся друзьями. Просто друзьями.
Такое чувство, что это произносит подросток, где-то в другом парке, на другой скамейке. Ему же сорок три года! Джек выпятил подбородок, стараясь держаться как зрелый мужчина.
— Бух-ло-о! — эхом разнеслось над озером. На то и был расчет.
Кайя кивнула.
— Для тебя — прекрасно. Для тебя все правда прекрасно. А его дразнят в школе, понятно? Из-за ноги. И английского. Одноклассники дразнят. Он страдает. А я? Зачем я здесь? Из-за Яана. Из-за тебя.
Джек отвел глаза и смиренно развел руками. А он, зачем он пишет
— Дело в том, что если жена узнает про Яана… — Он выразительно вздохнул и потер пальцами лоб. Тогда всем несдобровать, вертелось у него на языке, но голос не слушался. Впервые он пожалел, что шесть лет назад зашел в кафе «Магнолия». Кажется, так оно называлось. Боже, он забыл название! «Майоран»? «Маргарин»! «Магия»! Это просто смешно. Он сходит с ума. Кто кого обманывал? Одно дело — экстаз, и совсем другое — обычная жизнь. Нельзя строить жизнь в надежде на сплошной экстаз.
— Для тебя все прекрасно, — повторила она, будто не слыша его, и резко вскочила с места. Разболтанная скамейка отчаянно зашаталась; на миг Джек решил, что она опрокинется назад, и, размахивая руками, рванулся вперед. Идиотское зрелище.
Кайя швырнула окурок на дорожку. Она плачет. Глаза покраснели, в них блестят слезы; сунув ладони в задние карманы шортов, она смотрит на дымящийся окурок. Какая у нее прямая спина — спина и плечи настоящей гимнастки. На дорожке появилось трое сутулых придурков в бейсболках козырьком назад — типичные хулиганы; заметив Кайю, они призывно засвистели. Она даже бровью не повела. Придурки обернулись, заулюлюкали; Джек отвел глаза. С другой стороны приближался парень с айподом — звук включен на полную громкость, кажется, что он слушает стаю попугаев. «Мадьяр». «Мохаммед». Кафе «Мандибула».
— А ты-то чего хотела? — спросил он, подаваясь вперед. — На что рассчитывала? На… большее?
Ее ответ изо дня в день звучит у него в ушах, особенно когда он сидит в больнице у постели матери.
— Надеялась, что из моих рук и ног выдернут гвозди. Милли теперь много времени проводит с Клаудией Гроув-Кэри. После того как Роджер вдребезги разбил ее машину и ушиб себе голову, он стал жаловаться на приступы головокружения. В результате все дела свалились на Клаудию, а Роджер, развалившись в шезлонге, целыми днями прохлаждается в саду.
К концу той недели, на которой Джек встречался с Кайей, Роджера уже увезли в клинику «Ройял-Фри» под наблюдение врачей; Клаудия по ошибке сказала: «Под надзор». Поскольку спиртное ему строго-настрого запрещено, Роджер не дает житья сестрам и нянькам. А у Милли выдалась неделя не слишком напряженная, она могла разок-другой отпроситься на полдня и посидеть с Рикко, пока Клаудия, по ее выражению, «сбегала из дому».
Вернувшись домой, Милли разражалась слезами. Для нее возиться с малышом, брать его на руки, целовать покрытую мягкими волосиками головенку — ни с чем не сравнимое удовольствие. У меня есть все, и в то же время — нет ничего, твердит она. Джек пытается ее утешать, но из больницы он возвращается почти без сил.
Вспоминая ту страстную сцену в кухне, он очень досадует на себя, что не кончил тогда в Милли. Быть может, их ребенок высох в ее ладони. Жена, по доброте душевной, винила себя, говорила, что выпила лишнего под рыбную запеканку. Зеленый горошек больше походил на жесткий сушеный горох из школьной столовой.
Первая настоящая встреча с Яаном была назначена на понедельник, так что выходные все равно прошли бы в напряженном ожидании. Миддлтоны решили принять тех, у кого сами уже побывали в гостях («По очереди отстреливать будем», как выразилась Милли), или же копить новые светские обязательства. Милли была измучена, поэтому «отстрел» проходил в ресторанах, что в их кругу тогда считалось вполне допустимым. Правда, прибавился новый должок: днем, среди большого стечения народа, они бродили по выставке Матисса, где запахи стареющих тел и застоялого парфюма напомнили Джеку больничный душок, а затем опять поехали обедать к не знающим усталости Николсонам.
На приемы и визиты они потратили оба уик-энда, им и часу не удалось побыть вдвоем. В гостях пришлось выслушивать утомительно подробные описания путешествий в экзотические края, куда еще несколько лет назад забирались лишь киношники или сотрудники международных благотворительных организаций. В августе Хьюлетт-Арквеллы вместе с тремя детьми две недели бродили пешком по Непалу; они рассказывали об этом паломничестве так, будто съездили на двухдневную экскурсию в Озерный край. Джек чувствовал себя никчемным занудой. Совсем мелкой сошкой, по любимому выражению матери. Другая супружеская пара, более солидного возраста, владеющая старинной деревянной яхтой, только что вернулась из путешествия на Канары. Оба докрасна загорелые, лоснящиеся самодовольством.
— Одна беда, — манерно растягивая слова, говорила жена, — в наше время люди просто помешались на деньгах. Деньги, деньги, деньги! А сколько в жизни вещей куда важнее. Например, здоровье.
Все дружно согласились; правда, Джек, подтверждая сложившееся у Николсонов мнение, все же не удержался и спросил:
— Значит, яхта досталась вам бесплатно?
Милли сочла его выходку вопиющей грубостью, а позже сообщила Джеку, что супруги потеряли единственную дочь — ее сгубили наркотики.
Милли, естественно, выступает против туризма, передвижения на самолетах и далее на машинах — кроме случаев крайней необходимости. Но дело не только в этом. Джек впал в апатию. Ему ничего не хочется. Сколько мороки: билеты, заказ гостиниц и прочее. Единственное место на земле, куда его безотчетно тянет, — это острова в Белом море. Почему именно туда, он давно позабыл; может быть, прочел в детстве книжку про Россию. Хааремаа с ними, наверно, схож.
В то же воскресенье вечером они еще поехали на концерт в Уигмор-Холл — только потому, что Джек обещал Барнаби послушать его. Барнаби — старый приятель, играет на клавесине, они вместе учились в музыкальном колледже, а сейчас бедняга на грани нервного срыва. Милли на концерте заснула. Исполнение было холодное, неинтересное — будто музыку отстукивали на пишущей машинке. После концерта он обнял Барнаби и заверил, что играл тот изумительно.
Джек сильно нервничал из-за предстоящей встречи с Яаном — вдруг она разочарует их обоих? Так оно и вышло.
Кайя предложила сразу после урока музыки привести сына в парк Кенсингтон-гарденз, к статуе Питера Пэна. Джек заранее купил большой красный футбольный мяч, но он оказался слишком легким, поскольку был сделан из пластика. Дул сильный осенний ветер, и мяч то и дело относило вверх и в сторону. Из-за косолапой ступни Яан не получал от игры удовольствия, а только огорчался. Некоторое время Кайя стояла поодаль, наблюдая за ними, потом незаметно ускользнула.