Затаившаяся змея
Шрифт:
— Терновый венец, — пробормотал он.
Кончиком пальца он погладил особо угрожающий на вид шип, а потом извлек Венец из ларца и, поворачивая, стал рассматривать. Посмеиваясь, он стрельнул взглядом по сторонам в явно пустой комнате, покачал головой, осуждая свою подозрительность, и надел Венец на голову.
— Страдающий слуга, — проговорил он без всякой радости. — Это я.
Он увидел свое отражение в медном зеркале, висевшем на крючке над тазом и кувшином для умывания. Красивым Венец не был и Криспину красоты не прибавил. Он вдруг почувствовал себя дураком и снял Венец, но, снова взглянув
Криспин осмотрел Венец с внутренней стороны. Пока он был на голове, никакой боли Криспин не чувствовал, но внутри торчали колючие шипы и что-то похожее на остатки какого-то вьющегося растения — все почерневшее от времени. Он убрал Венец в ларчик и снова потрогал свои ранки. «Вероломная маленькая реликвия». Подойдя кокну, выходившему на улицу, Криспин открыл ставни, высунулся наружу и сделал глубокий вдох. Сегодня Шамблз не так вонял. Наверное, ветер дул в другую сторону. Как бы то ни было, Криспин внезапно почувствовал себя в комнате как в клетке. А кроме того, нужно было доложить шерифу о трупе.
Закрыв ставни, Криспин сбежал вниз по лестнице. Подумал о еде — он не ел со вчерашнего вечера, — но голода не ощутил. Достиг нижней ступеньки и опять сделал вдох, как будто впервые дышал полной грудью. И правда, воздух непостижимым образом действовал обновляюще. Настолько, что у Криспина возникло желание выскочить из двери и побежать по улице, как, бывало, бежал он по длинной тропе от сельского дома Ланкастера до большой дороги. Непонятное, но возбуждающее чувство.
Он как будто забыл о своих неприятностях — Джека Такера и его воровские привычки, косые взгляды, которые бросали на него люди его прежнего круга, когда он случайно сталкивался с ними на улице. Новые ощущения будто омыли его и, подобно стремительной реке, унесли далеко от этих подводных камней. В груди разлилось тепло, во всем теле бурлила энергия. Странное все же ощущение. Но нельзя сказать, чтоб приятное. О нет. Внезапно вспыхнувший в крови огонь перенес Криспина в те дни, когда он был рыцарем, когда, сжав меч, бросался в бой бок о бок с Ланкастером. Да! Очень похоже.
У него даже голова закружилась. Он выпрыгнул на улицу, чтобы вобрать ее в себя. Все его чувства обострились. Цвета одежд стали насыщеннее. Запахи улицы усилились, но не оскорбляли обоняние. Люди, торопливо шагавшие мимо с какими-то узлами, показались Криспину бесконечно более интересными, чем раньше. Он сделал шаг по грязной улице… и остановился.
Путь ему преградила пышная дочка Мартина Кемпа Матильда.
Девица окинула его взглядом, в котором сквозило не только высокомерие, и охвативший Криспина подъем угас — так вода стекает в канаву.
— Куда-то идете? — Она кокетливо сощурила и без того маленькие поросячьи глазки. — Вы постоянно куда-то уходите. Разыскивать что-нибудь, да?
Она хихикнула, и это было похоже на кудахтанье курицы.
— Именно так.
Ее широкие бедра по-прежнему заслоняли ему дорогу.
— О! Вы поранились.
Она указала на ранки у него на лбу. Криспин вытер капельки крови.
— Надо приложить какое-нибудь снадобье, — сказала Матильда. — Болит, наверное?
— Уверяю вас, нет.
— Я могла бы дать вам что-нибудь. Сделать отвар.
Криспин коротко, неискренне улыбнулся:
— Нет, благодарю вас.
И снова он попытался обогнуть ее, но она передвинулась, не давая Криспину пройти.
— Вы всегда такой занятой, вечно куда-то спешите, — проговорила девушка, теребя край передника.
— Я должен работать ради пропитания. Как делаете вы и ваша семья.
— Почему вы никогда не едите с нами? Вы живете здесь четыре года, но никогда у нас не столуетесь.
— Я не плачу за стол. Это удешевляет плату за жилье.
«И мне не приходится есть, глядя на тебя». Ему хотелось произнести это вслух. Слова так и рвались с языка.
Матильда пожала плечами, как будто деньги были делом несущественным.
— Вы не обязаны всегда есть здесь. Иногда я ужинаю со своими друзьями. Иногда у Роузов. А иногда на постоялом дворе «Голова короля», хотя мать выпорола бы меня как следует, если бы узнала. Может, и вы захотите прийти.
— Не советую вам сегодня ходить в «Голову короля». Там у вас могут быть неприятности.
Она снова хихикнула, издав неприятный гортанный звук.
— Вы всегда в поисках неприятностей, да? Мой отец говорит, что раньше вы были рыцарем, но, по-моему, это неправда.
Криспин положил ладонь на рукоятку кинжала. Очень хотелось его вытащить, но вместо этого он отрывисто спросил:
— О? И что же привело вас к такому заключению?
Оглядев улицу, Матильда наморщила нос.
— Никакой рыцарь не будет жить здесь, это уж точно. И еще вы помогаете отцу со счетами. Я никогда не видела, чтобы к вам приходил какой-нибудь важный господин. Сознавайтесь. Вы были управляющим, и вам просто нравится притворяться важной персоной. — Последняя фраза явно была повторением слов ее матери. Он слышал нечто подобное и раньше. — Меня это, конечно, не волнует. Можете притворяться кем пожелаете.
Криспин хотел, как обычно, поскорее пробраться мимо, пока с языка не сорвался какой-нибудь неподобающий ответ, но прилив самоуверенности снова наполнил его грудь, заставив поднять смиренно наклоненную голову. Сердце чуть не выпрыгивало из груди, и он вспомнил чувство, которое испытывал перед боем, перед самой атакой — копье на изготовку, кровь кипит, конь под ним роет копытом землю.
Злобно осклабившись, Криспин наклонился к девушке.
— Послушай, ты, дрянная девчонка. Я был рыцарем. С чего бы мне притворяться лучше, чем я был? Я потому только не перерезал тебе сейчас глотку, что ценю и уважаю Мартина Кемпа. Но не испытывай мое терпение.
Она разинула рот, схватилась дрожащими розовыми пальцами за горло, но не издала ни звука.
Криспин чувствовал себя восхитительно. Очень давно он хотел все это ей высказать, и что-то всегда его сдерживало. Но не сегодня. Он стиснул рукоятку кинжала, хотя приложил все усилия, чтобы не извлечь его из ножен.
— Отлично. Ты уберешься с моего пути, или мне придется тебя оттолкнуть?
Матильда взвизгнула и, спотыкаясь, бросилась прочь. Криспин увидел, как мелькнул синий чулок, прежде чем девушка скрылась в жилой части дома Кемпов. До него донеслось ее приглушенное верещание, обращенное к матери, и Криспин посчитал это идеальным моментом, чтобы удалиться.