Затерянное пламя
Шрифт:
Рожественский промолчал; он знал, что Тёмные ненавидят людей и вообще не пускают их на борт. Он уселся на палубе в более-менее закрытом от ветра закутке, прямо под рындой, и задремал, кутаясь в промокшую шинель.
— Где мы? — спросил Зиновий Петрович, просыпаясь от холода, который уже пронизывал до костей.
— Добро пожаловать на Беллиору, — ответила Паллада. — Мир Тёмных.
Адмирал поднялся на ноги, чтобы хоть как-то согреться. Это была определённо не Астра Марина и не любая другая планета галактики Антареса. Здесь вернулись все телесные ощущения — холод, тревога и какая-то неведомая гнетущая
— Беллиора — это Мир Вечного Ноября, — сказала Паллада. — Именно отсюда мы отправимся в нашу экспедицию. Видите на берегу тот небольшой дом?
Рожественский присмотрелся и увидел двухэтажное здание наподобие диспетчерской будки с антенной на крыше.
— Вы можете переночевать там. И не вздумайте гулять по берегу, если не хотите дезинтегрировать на ещё более мрачный уровень. Здесь чужих не любят.
Адмирал поёжился. Обратного пути у него не было.
Наступили мутные серые сумерки. Адмирал открыл глаза и увидел над собой облупившийся серый потолок. Он поднялся с узкого жёсткого дивана, на котором ночевал, укрывшись шинелью. Вчера он до наступления темноты изучал земные карты. За окнами домика завывал ветер и метались какие-то тени. Один раз Зиновию Петровичу показалось, что кто-то заглянул в окно, и адмирал посветил туда карманным фонариком. Пришелец исчез; похоже, местные обитатели избегали яркого света.
Сегодня он отправлялся в поход на Палладе в район Каспия, на Землю. Крейсер ждал его у пристани, опустив трап.
— Отличное утро, адмирал, — поприветствовала Рожественского Паллада, когда он поднялся на палубу.
В её голосе ему послышалась странная зловещая радость, отчего в голове родилось сравнение со вчерашними грифами, жаждущими наживы.
— Отправляемся, — ответил Зиновий Петрович вместо приветствия.
Он занял место на баке, у орудия, чтобы смотреть вперёд, раз уж строптивая Тёмная не пускала его в рубку.
По привычке положив руку на броню, адмирал ощутил укол электрического разряда, словно орудие находилось под напряжением.
— Энергия тьмы, — пояснила Паллада. — Было бы странно отправляться в поход, не вооружившись. Готовьтесь к переходу, не будем медлить.
Они вошли в полосу густого тумана, и как ни силился Рожественский рассмотреть что-то впереди, вокруг была лишь серая мгла.
Когда туман внезапно рассеялся, Зиновий Петрович с удивлением увидел голубое небо и солнце, поднявшееся над серо-синим шёлком моря. Вокруг плескали волны и кричали чайки. Тёплый ветер доносил запах соли и водорослей.
— Это Земля? — удивлённо произнёс адмирал, не веря своим ощущениям.
— Каспийское озеро, — с долей пренебрежения ответила Паллада. — Пройдите в рубку и задайте мне точный курс.
Рожественский ухмыльнулся: Паллада не смогла бы сориентироваться без него, куда идти. Но иронизировать не стал. Это был поход двух эгоистов, где каждый преследовал свои цели, терпя неизбежное присутствие второго.
Через полчаса показался берег, и на нём — город, порт и военная база. В бинокль Зиновий Петрович мог разглядеть краны, ангары, трубы заводов и небольшие судёнышки у причалов.
— Нас не заметят, — сказала Паллада. — По крайней мере, люди. А прочие… — она помолчала. — Люди всё равно не умеют слышать технику. Сейчас мы отправимся искать того, кто нам поможет.
На закрытой территории военной базы Зиновий Петрович рассмотрел странный аппарат: огромный, причудливой конструкции, он напоминал помесь корабля с аэропланом.
— А это ещё что за урод? — фыркнул адмирал и рассмеялся: — Что там за пугало на берегу?
— Летучий корабль, — ответила Паллада, — на Земле их называют экранопланами. Они способны летать и приводняться.
— Кажется, он уже отлетал своё, — заметил Рожественский. — Погляди, облезлый и заброшенный…
— Пожалуй, это и есть тот, кто нам нужен, — задумчиво произнесла Тёмная.
Он уже не помнил сам, сколько лет стоит здесь, в плавучем доке возле берега. Вытянутый белый корпус с пилонами в носовой части, широкими прямоугольными крыльями и мощным хвостовым оперением. Не то корабль, не то самолёт. На самом деле — и то, и другое. Экраноплан.
Последний иэ экранопланов, построенных в России…
Когда-то он, огромный и великолепный, мчался над водами Каспийского моря, оставляя за собой две белые полосы пенных бурунов — как будто инверсионный след самолёта. Восемь турбовинтовых двигателей на пилоне позволяли ему стартовать с воды и лететь над морской поверхностью, развивая скорость до пятисот километров в час.
Он так любил море, встречный ветер, упругую силу, подпирающую его крылья!.. Любил полёт и скорость. Он с нетерпением ждал, когда буксиры выведут в море плавучую платформу, на которой он стоял, когда вода снова охватит его мощный корпус, заработают двигатели и он тронется с места, набирая скорость, и вот — он уже отрывается от водной глади и мчится над морем как огромный белый дракон.
Любил чёткую и слаженную работу своего экипажа…
Но буксиры давно не выводили его в море, и экипаж не поднимался на борт. Люди приходили редко, и то лишь чтобы обсудить какие-то свои дела. В их разговорах звучало непривычное слово «конверсия», которое он воспринимал как смутную угрозу.
Угроза «конверсии», однако, прошла мимо, и его оставили в плавучем доке. Люди стали приходить ещё реже, и большей частью, чтобы сфотографировать его как диковинку. Хотя один парень с фотоаппаратом не просто делал снимки на память, а облазил его снаружи и изнутри, и долго ещё потом не уходил. У парня были серьёзные и внимательные глаза. На прощание он бережно погладил ладонью обшивку экраноплана с облупившейся краской. Тогда экраноплан впервые пожалел, что не умеет говорить с людьми.
Он уже больше не ожидал, что его восстановят. Последние годы он почти всё время спал. Во сне по крайней мере можно было летать…
Всё ещё наполовину в забытье, он наблюдал, как по серовато-голубой морской глади идёт корабль. Явно военный. Идёт неторопливо и с достоинством. Экраноплан пригляделся внимательнее и от удивления начал просыпаться. Сейчас не строят таких кораблей! Откуда взялась эта трёхтрубная красавица? (Почему-то он сразу понял, что это «она»). И ещё: почему этот силуэт — три трубы, две мачты — так странно знаком? Он будто видел её где-то, но не в море, это точно.