Затерянный город Z. Повесть о гибельной одержимости Амазонией
Шрифт:
Ошеломленный Холт записал в своем дневнике: «После тесного сотрудничества с полковником Фосеттом, длившимся на протяжении года, я… обнаружил, что в моем сознании яснее ясного запечатлелся урок: больше никогда, ни при каких обстоятельствах, ни под каким видом не вступай ни в какие отношения с англичанами». Он сокрушался, что вместо того, чтобы стяжать славу, он остался «странствующим орнитологом, — а может быть, вернее будет сказать — бродячим потрошителем птиц». Он заключал: «По моему предвзятому мнению, основанному на личных наблюдениях, [Фосетт] обладает лишь 3-мя качествами, которые меня восхищают: выдержкой, добротой к животным и отходчивостью после ссор».
Фосетт сообщил приятельнице, что дал отставку очередному компаньону по экспедиции, который «явно был убежден, что я — сумасшедший».
И вот впервые ему в голову закрадывается мысль: «Если бы только мой сын мог со мной пойти…» Джек — крепкий и преданный. Он не станет ныть, как красноглазый слабак. Он не потребует большого жалованья, не взбунтуется. И, что важнее всего, он верит в Z. «Я страстно ждал того дня, когда мой сын станет достаточно взрослым, чтобы работать вместе со мной», — писал Фосетт.
Однако пока Джеку всего восемнадцать, он еще не готов к походу, и помощников у Фосетта нет. Разумный выход — отложить путешествие, однако вместо этого он тратит половину своей военной пенсии на покупку снаряжения и припасов, ставя под угрозу свои скудные сбережения — и принимает новый план. На сей раз он попытается добраться до Z с другой стороны, двигаясь с востока на запад. Отправившись из штата Баия и пройдя там, где, как он считал, bandeirante обнаружил свой город в 1753 году, он пешком преодолеет сотни миль, двигаясь в глубь континента, в джунгли Мату-Гросу. План казался безумием. Даже сам Фосетт признавался Келти, что если он пойдет один, то «вероятность возвращения сильно снизится». Однако в августе 1921 года он выступает в поход — без спутников. «Одиночество довольно легко переносить, когда тобою владеет одна только мысль», — писал он. Страдая от голода и жажды, в безумном исступлении он шагал все вперед и вперед.
Однажды он взглянул на скалы, вырисовывавшиеся на далеком горизонте, и решил, что видит очертания города… или это у него мутится разум? Припасы у него кончились, ноги безмерно устали. Проведя три месяца в этом диком краю, глядя смерти в лицо, он понял, что у него нет выбора: он вынужден отступить.
— Я должен вернуться, — поклялся он. — Я вернусь!
Глава 18
Одержимые наукой
— Тебе решать, Джек, — произнес Фосетт.
Они беседовали после возвращения Фосетта из его экспедиции 1921 года. Пока Фосетта не было, Нина перевезла семью с Ямайки в Лос-Анджелес, куда уже перебрались Раймелы и где Джек и Рэли погрузились в романтику Голливуда: стали смазывать волосы бриолином, отпускать усы, как у Кларка Гейбла, и околачиваться вокруг съемочных павильонов в надежде заполучить роль. (Джек познакомился с Мэри Пикфорд и даже одолжил ей свою крикетную биту для «Маленького лорда Фаунтлероя».)
У Фосетта имелось предложение для сына. Полковник Т.Э. Лоуренс (прославленный разведчик и путешественник по пустыням, больше известный как Лоуренс Аравийский) выразил желание отправиться вместе с Фосеттом на поиски Z, однако Фосетт опасался брать с собой компаньона с таким могучим эго, — и к тому же непривычного к условиям Амазонии. Фосетт писал другу: «Может, [Лоуренс] и загорелся идеей экспедиции в Ю. Америку, но, во-первых, он наверняка потребует высокое жалованье, которое я не смогу ему выплатить, а во-вторых, превосходная работа на Ближнем Востоке не обязательно подразумевает способность или готовность тащить на себе 60-фунтовый рюкзак, год жить тем, что дает лес, страдать от легионов насекомых и принимать все условия, какие я ему буду ставить». Фосетт сказал сыну, что вместо Лоуренса в походе мог бы принять участие он, Джек. Это будет одна из самых трудных экспедиций в истории исследований новых земель, — труднейшее испытание на «веру, смелость и целеустремленность» (по выражению Фосетта).
Джек не колебался.
— Я хочу пойти с тобой, — заявил он.
Нина, присутствовавшая при этих обсуждениях, не стала возражать. Она была уверена, что способности Фосетта, казавшиеся почти сверхчеловеческими, защитят их сына, а кроме того, она считала, что Джек, истинный наследник отца, тоже обладает подобными талантами. Однако, вероятно, у нее имелись и более глубокие причины для такого решения: усомниться в муже после стольких лет жертв означало бы усомниться в деле всей ее жизни. В самом деле, город Z был нужен ей не меньше, чем ему. И хотя у Джека не было опыта путешественника, а экспедиция предполагалась чрезвычайно опасная, ей, как она позже говорила корреспонденту, никогда не приходила в голову мысль попытаться «удержать» сына.
Конечно же Рэли тоже должен был пойти с ними. Джек сказал, что не станет делать самую важную вещь в своей жизни без него.
Элси, мать Рэли, не очень хотела отпускать младшего сына — своего «мальчика», как она его называла, — в такое опасное путешествие. Но Рэли настаивал. Его кинематографические амбиции утихли, и теперь он занимался изнурительной работой на лесопильной фабрике. Как он признавался своему старшему брату Роджеру, он чувствует себя «неудовлетворенным и неприкаянным». Это была для него не только возможность заработать «немало деньжат», но и изменить свою жизнь к лучшему.
Фосетт известил КГО и прочие заинтересованные стороны, что теперь у него появились два идеальных компаньона («каждый силен, как лошадь, и упрям, как репей»), и в который раз попытался найти финансирование. «Я могу лишь напомнить, что являюсь обладателем медали Основателя <…> а следовательно, заслуживаю доверия», — подчеркивал он. Однако крах предыдущей экспедиции, хотя и первый за всю его выдающуюся карьеру, дал критикам новые аргументы. Не имея защитников, истратив все свои небольшие сбережения на недавнее путешествие, он вскоре обнаружил, что обанкротился, как в свое время его отец. В сентябре 1921 года, будучи не в состоянии позволить себе жизнь в Калифорнии, он снова вынужден переселиться вместе с семейством: вернувшись в Англию, он снимает в городке Стоук-Кэнон ветхий дом без водопровода и электричества. «Воду надо было качать насосом, а огромные бревна надо было пилить, все это — дополнительный труд», — писала Нина Ларджу. Работа была изматывающая. «Я свалилась недель пять назад и очень тяжело болела», — сообщала Нина. Что-то в ней тянуло ее убежать от всех этих жертв, от этого бремени, — но, как она заметила, «я нужна семье».
«Положение тяжелое, — признавался Фосетт Ларджу. — Безмятежная жизнь мало чему может научить, но я не хочу затягивать за собой других в те трудности, которые меня так упорно преследуют… Не то чтобы я стремился к роскоши. Меня такие вещи мало интересуют. Но я ненавижу бездействие».
У него не было денег на университет для Джека, и Брайан с Джоан перестали ходить в школу, чтобы помогать по дому и выполнять разную сдельную работу в попытке помочь семье. Они торговали фотографиями и картинами, а Фосетт распродавал семейное имущество и всякого рода фамильные ценности. «Несколько дней назад муж сказал даже, что, как ему кажется, имело бы смысл продать наши старинные испанские кресла, если… за них дадут хорошую цену», — писала Нина Ларджу. К 1923 году Фосетт настолько обеднел, что не мог даже платить ежегодные три фунта — членский взнос в КГО. «Мне бы хотелось, чтобы вы соблаговолили посоветовать мне, следует ли мне выйти из состава общества… без всякого скандала, с каким может быть сопряжено такое действие Медалиста-Основателя, — писал Фосетт, обращаясь к Келти. — Дело в том, что вынужденная бездеятельность и переезд семьи… в Калифорнию оставили меня на мели. Я надеялся переждать непогоду, но эти надежды, похоже, растаяли, и я не думаю, что смогу продержаться». Он добавлял: «Я словно очнулся от грез».
Хотя он наскреб денег на очередной годовой взнос, Нина волновалась за мужа. «ПГФ погрузился в глубочайшее отчаяние», — признавалась она Ларджу.
«Нетерпение отца, стремившегося начать свое последнее странствие, терзало его все сильнее, — позже вспоминал Брайан. — Куда девалась его сдержанность? Он стал почти грубым».
Фосетт начал срывать злость на ученом мире, который, как ему казалось, отвернулся от него. Он замечал в письме к другу: «Археологическая и этнографическая наука покоятся на зыбком песке пустых измышлений, а мы знаем, что бывает со зданиями, у которых такой фундамент». Он всячески поносил своих врагов из КГО и подозревал «предательство» повсюду. Он жаловался по поводу «денег, которые зря тратятся на бесполезные антарктические экспедиции», по поводу «ученых», которые «с пренебрежением относились к идее существования Америки, а позднее — Геркуланума, Помпеи и Трои»; он заявлял, что «весь скептицизм христианского мира не сдвинет меня ни на йоту» в его вере в Z; что он «увидит его воочию, так или иначе, пусть даже придется ждать еще десятилетие».