Затерянный мир Калахари
Шрифт:
Чем больше узнаешь бушменов, тем больше восхищаешься, как естественно и гармонично приспособлена их жизнь к окружающим условиям. Небольшие изолированные группы бушменов племени кунг рассыпаны по Калахари, но в то же время они как-то объединены, не только общим языком, но и таким средством общения, как система родства по именам. Бушмен считает себя родственником любого, кто носит его собственное имя или имя члена его семьи. Он будет называть братом чужого человека, которого видит впервые, если тот носит имя его брата. Родство по именам помогает бушменам в разных группах налаживать отношения между собой. Вообще же они очень застенчивы по природе и всегда с некоторым страхом относятся к незнакомцам, в том числе и к незнакомым бушменам. Понятия «опасный человек» и «чужой человек» в их языке определяются одним и тем же словом «юдоле».
За несколько недель, проведенных в Самангейгее, мы не раз отмечали,
Курительной трубкой бушменам служит полый прут, но нередко для этого используется стреляная гильза. Одни бушмены откладывали полученный от нас табак про запас, чтобы выкурить его потом, другие немедленно разжигали трубки и угощали стоящих возле затяжкой-другой. Некоторые курильщики жадно глотали дым, давясь от кашля. Бушмены не пьют ничего опьяняющего, но одурманивают себя табаком.
Натаму объяснил взрослым бушменам, что мы хотим некоторое время пожить здесь, фотографировать и рисовать их. Показав им фотографии, которые я привез, Натаму сказал, что они сделаны при помощи фотокамеры. Магнитофон обворожил их, и первые несколько дней они поочередно приходили послушать «говорящий ящик», как его назвал Натаму. Бушмены не пытались разобраться, как он работает: просто это была удивительная и забавная вещица, принадлежавшая белому человеку. Я сказал, что, когда вернусь в свою страну, которая находится очень далеко, буду с удовольствием слушать их разговор и песни из «говорящего ящика». Эго очень всех насмешило.
Бушмены никогда не поселяются в непосредственной близости от колодца, чтобы не отпугивать дичь. Им приходится делить воду с дикими животными, за которыми они охотятся, поэтому бушмены никогда не подходят к колодцу с той стороны, где животные протоптали свои тропинки. И только, если они хотят убить одно из них на обед, бушмены идут к колодцу рано поутру, одновременно с животными.
Два поселения были совсем маленькие, и мы сконцентрировали внимание на третьем, покрупнее, в котором около двух десятков мужчин, женщин и детей жили даже не в хижинах, а просто в укрытиях из сучьев и травы, напоминающих навесы. Некоторые бушмены, воткнув в землю сук, развешивали на нем свой скарб — и «дом» был готов. Если не считать углубления для костра, то они, казалось, удовлетворялись, как животные, гнездышком в траве.
В этом поселении мы провели много дней (ночуя, правда, в своей хижине) и постепенно познакомились со всеми его жителями. Их глава, старик Кау, был хорошим рассказчиком. Почти каждый вечер он собирал у своего костра детей и рассказывал им всякие истории и мифы. Он уже не мог охотиться. Кау постоянно бродил среди хижин и считался чем-то вроде почтенного патриарха.
Тут были охотники Цояома, Кейгей, Нарни и Самгау (первые два — также лекари), веселые девушки Hay, Нгум и Нуси, достопочтенная старая Гаусье и многие другие. (Все эти имена должны произноситься с щелкающими или хрюкающими звуками, которые невозможно фонетически точно передать на бумаге.)
Скоро бушмены привыкли к киносъемкам и зарисовкам. Постепенно они начали относиться к нам как к членам общины и проявляли полное доверие к Франсуа и ко мне. Если я просил их повторить что-нибудь (скажем, изготовление какого-либо орудия и т. д.) перед киноаппаратом, они с удовольствием делали все сначала. Энтузиазм был так велик, что часто кто-нибудь являлся по собственной инициативе показать, чем занимается, и узнать, не хотим ли мы это сфотографировать. Бушмены обладают чувством юмора и любят пошутить. Если то, что мы делали, казалось им смешным, они передразнивали нас или воспроизводили нашу мимику. Они, по словам Натаму, прозвали Франсуа, не выпускавшего изо рта трубки, «табачным человеком», а меня — «кожаными ногами», потому что я носил высокие сапоги. Несмотря на огромную дистанцию в области культуры, языка и жизненного опыта, мы наладили самые тесные отношения с бушменами. Несколько больных конъюнктивитом регулярно приходили за мазью, которую дал нам в Рунту доктор Жубер. Дети все время возились рядом и с удовольствием носили за нами камеры и штативы. Благодаря такой непринужденности и дружелюбию нам за четыре месяца удалось отснять несколько километров цветной пленки, сделать шестьсот фотографий, запечатлевших все стороны жизни бушменов, магнитофонные записи на два часа звучания, собрать много антропологического и этнографического материала. Вдобавок Франсуа сделал почти сто рисунков, эскизов и акварелей.
Время шло, и мы перестали считать бушменов объектами для изучения: мы восхищались ими, как своими ближними. Это были люди с индивидуальными особенностями, темпераментами, характерами. Нередко я часами наблюдал жизнь поселения, и чем дальше, тем больше меня удивлял присущий им дар жить вместе в естественной гармонии.
Лекарь Цонома выделывал шкуры, изготавливал оружие, ремонтировал сандалии, стрелы и т. д. Его хижина была самой опрятной и построенной лучше остальных. Он все делал методически и энергично, даже в самое жаркое время дня, когда почти все дремали в тени. Рядом с ним жил Самгау, личность несколько иного плана: беззаботный, гораздо менее активный, но полный обаяния, он постоянно разговаривал и смеялся. Парни, самый старший среди охотников, мужчина флегматичный, явно предпочитал свое собственное общество всем другим. Старый глава рода Кау по традиции жил у восточной границы поселения, ближе к солнцу. Он был вдовцом и если не дремал, то сидел и смотрел, как играют дети. Когда кто-нибудь грубил, старый Кау подзывал его и мягко журил. Самой приятной из женщин была самая старая — прабабушка Гаусье, невероятно уродливая и даже по-своему привлекательная из-за этого. Кожа на ее теле висела мешками, а лицо напоминало сильно пересеченную местность. Строгая старая женщина, она требовала, чтобы к ней относились с уважением. Время от времени от ее острого языка доставалось кому-либо из девушек, которые баловались и ходили по селению, покачивая бедрами. Но часто она, перестав ругаться, неожиданно расплывалась в улыбке и примирительно хмыкала, как бы говоря: «Эх, молодые вы еще, да глупые!» Некоторые особенно кокетливые девушки так много смеялись над своими замечаниями, когда возле нас не было переводчика, что я поеживался в полной уверенности, что мне достается по первое число.
За все время мы не видели ни одной ссоры. Это поразительно, поскольку бушмены живут как в одной семье и все делят между собой. Самая эта близость, очевидно, создает у них чувство взаимного доверия и взаимозависимости. Они не позволяют себе никаких неожиданных выходок по отношению к другим жителям поселения.
Естественное чувство солидарности внутри рода возникает у них очень рано. Дети бушменов — это как бы общая собственность. Правда, мать отдает предпочтение своему собственному ребенку, но очень часто приглядывает и за чужим и даже дает ему грудь, если он голоден. Дети постарше едят то в одной, то в другой семье, в зависимости от того, где найдется еда, когда они проголодаются. Все поселение — их дом. Дети помогают собирать топливо и пищу для стариков, которые не могут ходить далеко; часто они даже спят рядом со стариками, чтобы тем было не слишком холодно ночью.
На примере старших дети изучают правила поведения, основу единства рода: делиться пищей и помогать друг другу. Если бы они соперничали и спорили между собой, были эгоистичны или жадничали, то не смогли бы выжить в таких суровых условиях. Мы, белые, владеющие водородными бомбами и ракетами, тоже достигли такого этапа в своем развитии, когда должны сделать выбор: жить в мире друг с другом или пойти на самоуничтожение.
Бушменским детям и молодежи не приходится задаваться вопросом, что означает плохо или хорошо вести себя, ибо в них воспитывается отношение к традициям племени как к единственно возможной форме поведения. Даже своенравным упрямцам приходится сдерживаться и не идти против воли общины.
— Что считается самым плохим поступком человека? — как-то спросил я Цоному.
Он не колеблясь ответил, что нет ничего хуже драки с другим членом своего рода. Только никчемный и глупый человек может так поступать. Поэтому за мальчиком, который проявляет признаки агрессивности, внимательно наблюдают все взрослые, его берут с собой в долгие и трудные охотничьи походы, где учат уму-разуму, учат подчиняться.
В бушменских легендах нет героев, которые добивались бы славы силой оружия. Но у всех людей бывают агрессивные побуждения, которым надо дать выход, направить по другому руслу. Бушмены слушают народные легенды, в которых табу племени нарушаются, но в конце концов виновный в дерзком поступке несет наказание, и моральные устои держатся непоколебимо.