Затерявшиеся во времени
Шрифт:
– Ш-ш-ш, Булвит, – сурово оборвал его Уильям. Затем, повернувшись к пришельцу, спросил: – Что случилось, Гримвуд?
– Повсюду эти гнусные подонки. Они разграбили наш лагерь, поэтому я пришел сюда, чтобы найти вас. А что это за блондиночка?
– Эту леди зовут Николь. Теперь она одна из нас. Обездоленная, скиталица...
– Брось ты свою дерьмовую поэзию!
Только сейчас Николь обнаружила, что так пялится на незнакомца, что ее глаза могут выскочить из орбит и прилипнуть к лицу Гримвуда.
Ее первой мыслью было: Да
Но когда он подошел к ней ближе, пробивая дорожку через заросли крапивы своей палкой, она поняла, что тут нечто другое.
Он не черный.
Его, видимо, облили какой-то черной жидкостью. Вернее всего, густым смазочным маслом.
Все лицо покрыто черными бугорками величиной с ноготь на мизинце Николь. Черными и блестящими. Лицо просто усеяно ими, будто смотришь в развороченный муравейник или... или...
Улей!
Николь чуть не задохнулась от неожиданности.
Все трое (четверо, если считать лицо, сидевшее в животе Уильяма) мужчин говорили очень быстро, причем нередко одновременно. Было очевидно, что речь идет о серьезном кризисе. Николь вслушивалась, но по большей части ничего не понимала, даже того, о чем, собственно говоря, идет речь, тем более что ей не удавалось отвести глаз от того, кого звали Гримвудом.
Вернее сказать, не могла оторвать взгляда от его лица.
Какое лицо, какое лицо...
Теперь оно стало для нее чуть ли не центром вселенной. Больше ничего не существовало. Все внимание без остатка замыкалось на нем.
О Боже!Лицо было буквально завешено покровом из пчел. Десятки, многие десятки пчел – живых жужжащих пчел, с оранжевыми и черными полосками на тельце, с блестящими, точно лакированными, черными головками с шевелящимися усиками и большими фасеточными глазами.
Но почему они не улетают?
И почему Гримвуд их не смоет?
И почему они до сих пор не закусали его до смерти?
Эти вопросы жужжали в голове Николь не хуже роя взбесившихся пчел.
Пчелы покрывали лицо Гримвуда полностью, точно плотная маска. Даже одна из глазниц была заполнена ими, так что в ней виднелись лишь кусочки чего-то белого и липкого – вернее всего, остатки бывшего глаза.
– Ты трус, ты кусок дерьма! – злобно выкрикивал тот, кого звали Булвитом, из живота Уильяма. – Почему вы позволили этим мерзавцам разграбить наш лагерь? Ручаюсь, что они захватили всю жратву, ведь правильно, мистер Трутень? А мистер Трутень стоял там, разинув рот, позволяя им безобразничать, как они захотят. Не так ли, мистер Трутень?
– Нет, не так, – оскалился Гримвуд. – И прекрати звать меня мистером Трутнем!
– Мистер Трутень! Мистер Трутень! Мистер Трутень!
– Заткнись! – И внезапно раздалось басовое гудение. Широко раскрыв изумленные глаза, Николь никак не могла поверить, что пчелиный рой может гудеть так грозно. Пчелы действительно жужжали
Николь заметила, что лицо Гримвуда стало как бы расплываться, туманиться, будто тонкая серая дымовая завеса затянула его. И поняла, что это явление вызвано внезапным, но скоординированным всплеском множества пчелиных крылышек. От ярости они шелестели – точно так же, как Гримвуд от ярости скалился.
– Все было не так, Булвит! Это была не просто парочка Синебородых, пытающихся отнять у нас банку консервированных бобов. И не банда полуголодных подростков. На этот раз их было несколько десятков. Вооруженных до зубов. Нам пришлось бежать, спасая жизнь... нашу проклятую жизнь. И я требую, чтоб ты никогда не смел называть меня Трутнем!
– А почему, собственно? – спросил из живота Уильяма Булвит. – Ты что же, боишься, что я вылезу из этого живота и примусь драться с тобой?
– За два пенса я готов вырезать тебя оттуда и гонять твою башку ногами по всем навозным кучам, которые найдутся в этой округе!
– Спокойней, спокойней, – хмыкнул Булвит. – В конце-то концов, тебе не было такой уж необходимости заявляться сюда со всем своим ульем...
– В один прекрасный день я зарежу тебя. Клянусь!
– Да лети ты отсюда на своих крылышках!
– Булвит, прекрати, прошу тебя!
– Но он же...
– Я сказал прекрати!
– Уильям плотнее запахнул плащ, прикрыв лицо Булвита и приглушив его голос.
– Не слушайте, что говорит Булвит, – спокойно сказал Уильям. – Он в дурном настроении и очень огорчен.
Николь переводила взгляд с человека, у которого из щеки высовывалась птица, на человека с пчелами. На какое-то мгновение ей показалось, что ее голова не выдержит общения с этими жуткими образами, безотвязно стоящими перед ее глазами. Еще чуть-чуть – и она, вопя от ужаса, бросится туда – к тем людям, что стоят сейчас на автомобильной стоянке.
«Только не сейчас, – подумала она. – Мой долг велит мне быть здесь. Этим людям что-то известно. Они могут нам помочь».
Она снова прислушалась к словам Уильяма.
– В нашем лагере кто-нибудь пострадал?
– Кайли ударили дубиной. Ударили прямо в рот.
– Но ей все же удалось убежать?
– Удалось, но она жутко разозлилась из-за потери двух передних зубов.
– Куда ушли все?
– О нет, вы принадлежите к нам, – ответил Уильям, радостно улыбаясь, точно он не хотел испугать ее этими словами. – На вас тоже лежит Божественное Бремя. Оно не отяготит вас, вы можете...
– Нет! – Голос Николь был резок. – Я не такая, как вы. Вы слились с другими животными во время сдвигов во времени. Но поглядите на меня... – Она встала, вытянув вперед свои длинные загорелые руки. Потом подняла сначала одну ногу, потом другую. Ноги были длинные, стройные, золотистые, сверху обтянутые тугими черными шортами. – Вот видите! У меня все нормально.