Затерявшийся в кольце бульваров
Шрифт:
Сейчас, глядя на себя в зеркальную витрину, Андрей решил вернуться к бакенбардам, хорошо помня, как они сделали его неузнаваемым даже для себя самого. Он хотел привести себя в такой вид, при котором его не смогли бы опознать не только все, с кем он общался в течение жизни, но и те, с кем он общался последнее время.
Дорин нашел ближайшую парикмахерскую. От «пятачка» он отошел уже далеко – можно было не опасаться, что при опросе менты доберутся и сюда.
– Бриться будем? – спросила пожилая женщина, неприязненно рассматривая его парик.
Дорин хотел было
– Сделайте, мне, пожалуйста, – придумал он, – бородку маленькую, как у Чехова.
– Эспаньолку?
Руки его были мгновенно прижаты простыней к коленям, он почувствовал ладонью твердый продолговатый предмет в кармане и понял, что это диктофон Маркиза. «Это надо исследовать в первую очередь, – подумал Андрей. – Когда меня отсюда выпустят, конечно…»
Дело у женщины, которая по возрасту вполне годилась ему в матери, спорилось. Дорину едва хватило тех пятнадцати минут, которые длилась работа, чтобы задуматься еще раз о том, где и как ему теперь жить. Размышления о причинах и виновниках смерти Яши он отложил на потом.
Поразмыслив, Андрей решил вернуться к привокзальному варианту жилья – сегодня у него был ряд преимуществ по сравнению с собой тогдашним. Главное – Мити с его бригадой профессиональных провокаторов не было на «хвосте», да и внешне опознать в нем преступника никто не мог.
Это стало отчетливо видно в зеркале, когда женщина смыла пену, просушила и расчесала бородку и усы. У Дорина возникло желание пойти купить себе еще тонкие очки: на Чехова он похож не стал, но за профессора-интеллигента в области сравнительной фармакодинамики кайнозойского периода его можно было принять без сомнения.
– А зачем парик-то тебе? – шепотом, склонившись к самому уху Дорина, спросила женщина.
– А у меня на лбу выражение неприличное вытатуировано, – в тон ей ответил Андрей. – «Все на выборы в Государственную Думу Российской Федерации».
Женщина засмеялась, дала ему легкий подзатыльник и отправила в кассу расплачиваться.
«А сколько он падал? – Там метров шестьсот…»
Дорин забрел в ближайший сквер, уселся на лавочку. За последнее время скверы и парки стали для него, как для представителя городской фауны, привычной средой обитания. Он уже мог бы написать неплохую статью для какого-нибудь глянцевого журнала на эту тему. Что-нибудь типа «Островки зелени в городе как последнее пристанище для последних недоурбанизированных существ». В самом деле, основными обитателями «зеленых насаждений» были мамаши и бабушки с детьми, влюбленные парочки и распивающие компании. Все три категории явно, правда разными точками, касались естественной природы человека.
При этом можно было откинуть и не брать в расчет случайных прохожих, забежавших в парк по нужде, а также бродячих собак и бомжей как постоянных жителей (хотя и здесь близость к природе была несомненной).
Дорин поднял глаза и, несмотря на не самый приятный момент в его жизни, едва не расхохотался. Прямо напротив его лавочки перпендикулярно к ней тянулась короткая стена высотой метра в три-четыре. Она служила фоном для памятника, который Андрей видел когда-то в школьном учебнике. Как он помнил, называлась скульптура «Булыжник – орудие пролетариата» и изображала обнаженного по пояс рабочего, который, согнувшись в три погибели, пытается оторвать от земли здоровенный камень. С того места, где сидел Дорин (а это был вид со спины или в данном случае с «пятой точки»), фигура производила невероятно юмористическое впечатление. Но в этот момент с другой стороны стены полуголый бомж пытался подняться с земли, и, по воле случая, поза его один в один повторяла позу пролетария, только в руке у него вместо булыжника была бутылка пива.
Андрей достал диктофон и начал его изучать. Четыре отверстия разной формы, семь кнопок. На ту, где написано слово «erase», лучше не нажимать – в переводе с английского, сколько помнил Андрей, это означало «стереть». Нажатие на кнопки «play» и «menu» ни к чему не привели. Становилось ясно, что без Васьки тут не обойтись. Но звонить ему, а тем более приезжать домой к бывшей жене сейчас было нельзя.
Может, обратиться к Гришке, чтобы он нашел компьютер (Дорину почему-то казалось, что для диктофона обязательно нужен компьютер) и привез туда Ваську. Или это опасно?
А почему он, собственно, не может позвонить Гришке? Не со своего мобильника, конечно… Не своим голосом – для этого есть носовой платок. Не называть никаких имен, чтобы, даже если Брайловского уже слушают, им не за что было зацепиться. Не называя никаких плохих слов: где-то Дорин читал или слышал, что автоматы прослушивания и записи включаются на определенные слова. Уверенности, что это – так, у него не было, но все-таки лучше избегать «наркотиков», «убийств», «терроризма» и прочих ненужных терминов. Хотя какой террорист будет в разговоре говорить про терроризм?
Надо придумать кодовое слово, которое ни для кого бы ничего не значило или было бы просто непонятно, а Гришкой сразу бы опозналось как пароль. И такое слово он придумал.
Андрей купил в киоске телефонную карточку, в галантерейной палатке – платок, зашел в будку, повернулся так, чтобы никто не видел, что он там делает. Затем накрыл микрофон платком, набрал номер и, когда на том конце взяли трубку, сказал:
– Здравствуйте. Это – «Легонант».
ГЛАВА 49
– Здравствуйте, Марк Соломонович, – услышал он и улыбнулся.
Все-таки какая же Ленка – молодец. Но вдруг накатила волна беспокойства, екнуло сердце: «А что ей мешает нормально говорить? Боится, что слушают или кто-то рядом?»
– Вы не можете говорить? У вас клиенты?
– Да, – подтвердила Андреевская. – И когда освобожусь, не знаю. Но нам очень нужно с вами потолковать. Есть новости.
– А не можете хотя бы намекнуть? А то я от нетерпения могу до утра не дожить. Да и подготовиться надо, если что…