Затмение: Полутень

Ширли Джон

— Меня? В председатели?

— Да. И мы также этого бы хотели. — Он усмехнулся. — Вы ведь в НС.

Спустя миг он добавил:

— Ну, что скажете?

Она развернулась и взглянула на Торренса. Потом на Уитчера. Потом потупилась, хмуро глядя в пол.

Все молчали. Лишь настенные часы с маятником говорили: тик-так-тик-так...

—

У меня переменилось отношение ко многим вещам, — сказал Торренс.

Он сидел, баюкая Клэр в объятиях, на двуспальной гостиничной кровати. Вокруг в беспорядке валялись простыни и одеяла.

Лунный свет сочился через двойную балконную дверь и серебрил их тела.

— Я себя глупо повёл с Лайлой и Каракосом, — говорил Торренс. — Я забыл, через что тебе довелось пройти. Я в общем-то тебя толком и не видел... Клэр, оставайся.

— Поздно. Я решила.

— Ну Клэр!..

— На мне лежит ответственность. Я обязана продолжить дело папы. Стейнфельд и Уитчер оба согласны, что лучше этой работы мне в НС обязанностей не сыскать. Я улетаю.

Она протянула руку к его лицу и поразилась, почувствовав под пальцами слёзы. Но не изменила своего решения.

Вашингтон, округ Колумбия

За океаном Смок лежал на больничной койке, укрывшись одеялом, и кормил ворона крошками. Ворон сидел на жёрдочке в квадратной бронзовой клетке, на столике слева от Смока. Дверца клетки была откинута.

Рядом стояла кушетка, на которой свернулась во сне Алюэтт. Она выбила себе право спать с ним в одной палате, чтоб ему скучно не было. Работал телевизор, но Алюэтт умела спать в любых условиях. В общем-то именно ей (нянечки ей ни в чём не отказывали) Смок был обязан возможностью пронести сюда ворона, хотя птицу приказали посадить в клетку.

Справа от узкой койки высилась капельница, от которой к правой руке Смока тянулась трубка с физраствором. В груди Смока, прямо под

солнечным сплетением, образовалась перебинтованная сейчас дырка. Настенный телевизор весело вещал о мирных переговорах. О Новых Советах. О новом президенте. Об исчезновении ключевых функционеров американского крыла ВА. О том, что поделывает европейское крыло ВА, ни слова. Похоже на слушания по делу Иран/Контрас в прошлом веке; как и тогда, следователи заглянули туда, куда им разрешалось заглядывать, но дальше не полезли. В деле Иран/Контрас ниточки тянулись к президенту, но эти свидетельства были проигнорированы. Сейчас всё немного иначе, и тем не менее... люди словно бы не желали замечать кое-каких очевидных моментов. Даже думать о них не хотели.

У Смока на коленях лежал планшет с листком бумаги. Он набрасывал письмо Стейнфельду. И размышлял, кому бы доверить это послание... чтобы Уитчер не перехватил. Уитчеру не понравится последний абзац:

Меня беспокоит Уитчер. Он тебе когда-нибудь читал проповедь о всемирном правительстве как следующем шаге эволюции? Он думает, что всё просчитал. Трактовка мирового правительства, используемая ВА, ему не по вкусу. Он предпочитает ей собственную. Своё личное видение Единого Мира. Он ни словом не обмолвился насчёт своей роли в нём. Но мне кажется, что нам обоим пора о нём крепко призадуматься.

Смок вырвал листок из планшета и уставился на него. Потом разорвал на мелкие кусочки и выбросил на пол.

Вздохнул. Болело уже не постоянно, да и лихорадка отступила. Но он сильно устал. Ему нужно было отдохнуть. А ведь после выписки из больницы придётся снова окунуться в работу. Тем немногим, кого пробивала дрожь в предчувствии тени Затмения, отдыхать некогда.

В палату заглянула медсестра-пуэртриканка и спросила:

— Выключить телевизор? У вас такой усталый вид.

— Ага, пожалуйста. Я пульт потерял. — Он смежил веки и откинулся на подушку. — Выключайте.