Затворник
Шрифт:
– То ли еще будет.
– сказал вслух Рассветник, или подумав так же как Пила, или услышав его мысли, или невесть к чему вообще.
– Давай следующего!
– приказала Стройна Мореходу - Бери того, что ближе к воротам, и тащи сюда.
Мореход скоро вернулся, но вернулся один. Он подбежал к Стройне, и попросив ее приопустить голову, прошептал:
– Светлая княгиня! Тот, что ближе к воротам, он там это... трет сидит...
– Что трет?
– не поняла правительница.
– Корешок свой трет. Трет и плачет...
– Тьфу!
– сплюнула Стройна - Всех в яму, скопом! Вижу здесь толку не будет! Распоряжайся, Мореход!
И повернув коня, поскакала на Струг.
Дни
Но уже были видны с городских стен черные дымные столбы, то здесь то там. И стражники смотрели на восходную сторону с тревогой. Беда была близко.
Смирнонрав со Стройной и боярами каждый день совещались - что сделано для отражения врага, и что еще можно сделать. Ставили в строй селян, бегущих через город, и некоторых бояр, что спаслись из побоища и порознь добирались до столицы - тех, кто хоть сколько-то сохранил рассудок и мужество. Кузницы дымили день и ночь - ковали наконечники стрел, переделывали на оружие косы и сошники. К стенам свозили камни, растаскивали на бревна житницы, сараи, пристройки, а то и некоторые дома. Откуда могли собирали припасы. Поспорив, решили отправить в поля людей, косить траву для скотины.
– Как это, светлая княгиня!
– возмутились одни - Чуть ли не два месяца до сенокоса! Трава еще в силу не вошла!
– Если будем сидеть да ждать, пока трава войдет в силу, - ответил Волкодав - то дождемся, что окажемся в осаде без травинки сена. Чем тогда будем коров в городе кормить? В поле на вылазку на чем выедем? На мышах? Косить сейчас, что есть!
– Правильно.
– сказала Стройна - У ыкунов коней побольше нашего, и они тоже есть хотят. Чем меньше травы им под городом оставим, тем лучше. Что скосить не успеем, то к их приходу придется поджечь. Дай небо, чтобы сухая жара простояла...
Не хватало времени, оружия, коней, провизии, но всего больше недоставало людей. Слишком мало воинов вернулось из страшного похода, слишком мало осталось в столице и пригородах. От Кречета и его стреженского отряда не было вестей. Храбровцы тоже все не подходили. На первое утро по прибытии в город Смирнонрава, к Месяцу снова послали гонцов. Скоро был и ответ. Воевода снова извинялся за все промедления, писал что ведет с собой кроме всадников, большой пеший полк с обозом, поэтому и не может быть скоро, но клялся не отдыхать до самого Каяло-Брежицка и лишней минуты.
– Может, приказать ему пеших оставить, а конницу отправить вперед?
– спросил Смирнонрав, когда им с княгиней принесли такой ответ - Хоть часть их пускай будет здесь, а то, если Каиль взята, и ыкане сюда идут всей силой...
– Каиль не взята, князь.
– сказал Рассветник.
– Откуда ты знаешь?
– спросила Стройна.
– Знаю. Молний бы сообщил, если бы табунщики взяли Каиль.
– Да жив ли он сам еще?
– спросил Волкодав.
– Жив! Он живой, и он в Каили сейчас - я точно знаю. А если наш Молний в каком-нибудь городе, то злыдням в этот город никак не попасть, пока он жив!
Пиле, среди этого тягостного ожидания, не давали помереть с тоски одни только его упражнения в оружейном бое. Каждый день с утра Пила бегал по двору за Клинком, и каждый раз - одинаково без толку. Пильщик тужился, потел и надрывался, а наставник смотрел на него своим обычным невозмутимым взглядом, чуть ли не зевая. Знай только - аккуратно и неспешно уклонялся от без толку свистящего в воздухе топора, да постукивал иногда дубинкой в самое безрассудно открытое плечо, темя или колено. Синяков у Пилы прибавлялось, но такой усталости как прежде, он уже не чувствовал, хотя каждым новым днем горюченцу удавалось двигаться подольше вчерашнего. Совсем ушла и прежняя резь в мышцах и жилах.
И каждое занятие Клинок стал замечать, хотя и не говорил Пиле, как две пары любопытных глаз тайком следили за их учениями. Он не потому молчал, что хотел сделать из этого какой-то секрет, а просто неохота было открывать рот лишний раз.
2.9 МОЛНИЙ СМЕЕТСЯ.
В Каили на вторую ночь стражи все повторилось, и на третью тоже - та же беспросветная чернота, накрыла город с закатом, жуткая волчья песня, так же ыкане подползали к стенам, и исчезали во тьме при первой тревоге. Но все-таки теперь было полегче. Люди уже знали, что как враг ни пугает их в темноте, но рассвета, от которого теряет власть, он отвратить не в силах - утро наступит, так или иначе. И страха, такого как в первый раз, уже не было.
Днем воины, что несли ночную стражу, отсыпались. Караулили за них почти одни женщины и ребятишки. Ыкане же до заката не приближались к городу. Новых послов к воротам не присылали, и своих степняцких игр, с кровью и без крови, тоже вблизи холма не устраивали. Тем более не решались приступить к стенам.
Молний каждую ночь проводил в своем закутке, окружал себя огненным кольцом и не давал злыдням проникнуть в город, а те своих попыток не оставляли. По двое или по трое они, от последнего вечернего луча солнца до первого утреннего, силились пробить огненную преграду, изводя защитника-одиночку своими чарами. Но черная ночь неизменно отступала перед белым светом. Заклинания, уговоры и колдовские песни не действовали на Молния, и он не давал марам пересечь светлую полосу. А черные мечи, начало которых богатырь знал, не могли его ранить.
С рассвета до середины дня Молний спал беспробудным сном. Потом он шел говорить с Рокотом, узнавал от него новости, советовался, потом только подкреплялся, чем ему давали. Если давали кашу - съедал целый котелок, если курицу - то целую курицу, хлеба на закуску брал целый каравай, а подкрепившись, снова спал до предзакатного времени. Тогда, разбуженный к страже, Молний снова говорил с воеводой.
– Вестей нет со Струга.
– сказал ему Рокот.
Дело было перед четвертой ночью.