Затворник
Шрифт:
Каждая пядь подъема давалась ыкунам большой кровью. Одного бревна хватало чтобы смести с вала несколько человек, пересчитать им кости. Но отброшенные от стены толпы собирались во тьме, и наползали снова. Меткие ыканские стрелы доставали защитников у бойниц - все новых раненых женщины уносили со стен, и заменить их было некому, ыкунов же только прибывало с каждой следующей атакой.
Едва Молний успел выпить ковш воды, перевести дух, натянуть на себя чью-то дважды пробитую кольчугу, как снова заскрежетал в темноте у провала злыдень. Военачальник кагана перестроил свой побитый полк, и снова гнал
Бой кипел на всех сторонах. Ыкуны карабкались по склонам, оступаясь и слетая вниз. Стрелы впивались в их мясо, как острые жадные зубы. Катились вниз по валу бревна, сшибая всех на пути, дробя кости, ломая щиты и оружие, и упавшие табунщики съезжали кубарем с холма, тоже превращаясь в снаряды - сбивали вниз своих же товарищей, и вместе падали дальше! Кому удавалось добраться до стены, те приставляли лестницы, лезли вверх, но и эти тоже падали - ратаи рубили топорами всякую голову, показавшуюся над забралом, сквозь бойницы протыкали брюхо кольями, лили кипяток и смолу прямо степнякам на морды. Тела ыкунов усеяли все склоны, но другие лезли дальше - за стенами в глубине ночи снова и снова голосили злыдни, гнали в бой новые толпы своих слуг. Быръя были степнякам страшнее гибели от ратайских стрел, страшнее огня и острых топоров, и ыкуны лезли на бугор, попирая ногами трупы своих. Город поливал валы огненным дождем, перед которым колдовская тьма была бессильна: все склоны под стенами стали сплошным пожаром: горела смола, горело дерево, горела одежда на мертвых и умирающих, горела человеческая плоть, и запах паленого мяса встал вокруг стен...
Рокот со своей башне стрелял из лука по черным колпакам - мальчишки едва успевали приносить ему собранные ыканские стрелы. Мимоходом он принимал доклады от вестовых и раздавал приказы.
– На полночной стороне отбили приступ, вот-вот снова ждем!
– Добро! Стойте твердо!
– На закатной отбились!
– крикнул запыхавшийся паренек с западной стены.
– Добро! Передай старшине, чтобы стояли накрепко!
– Так нет старшины! Всех начальников убило, каждый бьется на своем месте.
– А тебя кто прислал?
– спросил Рокот.
– Дед меня прислал.
– Вот беги к деду, и скажи, чтобы он теперь был за старшего! Бегом, пшел!
С южной стены вместо прежнего посыльного прибежала девчонка лет двенадцати.
– А где парень, что раньше был?
– спросил ее воевода.
– Он на башне у самострела помогает, там от стрел некому стало...
– Ясно. Как там?
– Отбились, боярин! Но велели сказать - людей совсем нет!
– Знаю! Ты молодчина, девонька! Скачи назад, и там, если что - то сюда уже не скачи, а скачи сразу к боярину Свирепому. Знаешь, где его искать?
– Знаю, боярин!
– Умница! Ну, беги давай!
Час шел за часом. От пролома отразили и второй, и третий приступ. Готовились отбиваться в четвертый раз. Везде сражались, и отовсюду просили подмоги, которой Рокот не мог дать. Прибежали от ворот. Силач стоял там молодцом: сам дрался смело и ободрял других. Ыкуны дважды втаскивали на вал бревно, пытались выбить ворота, но Силач отгонял табунщиков. Приступали с лестницами к стене у ворот, но и оттуда бежали, теряя людей.
– Молодец, племянничек, и ты, вестник, молодец!
– крикнул Рокот - Беги к Силачу, скажи пусть и дальше так стоит! Скажи, нам бы до рассвета продержаться, а там легче...
Сказав так, Рокот вдруг пошатнулся, и стал заваливаться вперед.
– Ва... ва...
– бормотал он. Паренек-вестовой едва успел его подхватить и опустить на помост. Из шеи воеводы, под самым затылком, торчала ыканская стрела, прошившая бармицу.
Мальчишка глядел на лежащего Рокота, глядел, и вдруг разразился плачем - весь его страх и тоска, кое-как сдержанные до сих пор в себе, вырвались наружу, отняли остатки сил и раздавили волю человечка. Он бессвязно выл, склонившись на коленях над трясущимся в судорогах воеводой, глядя в его пустые выпученные глаза...
– Эй, эй! Парень! А ну давай-ка потише!
– крикнул на него лучник, стоявший здесь же на башне. Он поднял паренька на ноги, отхлестал его по щекам, опрокинул ковш воды ему на голову, другой дал выпить.
– Ты вот что: - сказал он - Беги со всех ног к боярину Свирепому. Скажи, здесь воеводу ранили, пусть спешит сюда! Понял?!
– Пон... Понял...
– сквозь всхлипы проговорил посыльный.
– Давай бегом! Да сопли подотри по дороге!
Рокота отнесли вниз. Мигом подоспел и Свирепый.
– Как здесь?
– спросил он стрелка.
– Гляди сам!
Ыкуны снова лезли на приступ. Стена рассветной стороны почти опустела - все спустились к пролому, но и вместе с ними людей там было ничтожно мало. Как эта крошечная кучка могла всю ночь сдерживать натиск живой лавины из-под холма - Свирепый диву дался.
Через минуту прибежали с очередной вестью:
– Воевода! Ыканцы на закатной стене!
– К запасному отряду послали?
– Да!
– Беги тогда обратно на свое место! Как отобьетесь - пусть пришлют мне гонца!
Через четверть часа явился гонец.
– Воевода! Со стены кизячников сбросили! Но дед велел сказать - некому больше биться!
– Скажи боярину, тому что привел к вам запасных, пусть половину своих людей вам оставляет, а с остальными уходит обратно в запас.
Не прошло и полчаса, как с полуденной стороны прибежала девченка.
– Ты за воеводу, что ли?
– крикнула она на башню с земли.
– Я!
– ответил Свирепый - Что у вас?
– Ыкуны на полуденную стену залезли! Совсем плохо там!
– Что запасной отряд, там уже?
– Там, боярин!
– кричала девчушка - Главного их убили, а мне велели сказать, что совсем плохо!
– Сейчас сам там буду! А ты, вот что: домой беги!
– крикнул Свирепый девчонке. Потом обернулся к последнему лучнику на башне - Ты, со мной пойдешь! Давай!
Собрав со стены еще десятка два людей, Свирепый убежал к полуденной стороне. Молнию велел передать, чтобы держались, сколько будет сил.
– Будем держаться! Так воеводе и скажи: сколько надо - столько держаться будем!
– Прорычал Молний в ответ гонцу.