Затворник
Шрифт:
Собрали в два счета совещание, и решили единодушно: Взывать к милосердию кагана, даже если бы с начала можно было в него верить, теперь все равно поздно. Надо было готовиться отражать большой приступ. Сам воевода перенес свою ставку с ворот на одну из башен восточной стороны. На этой же стене назначили быть почти все боярам.
– Другие стены тоже никак нельзя оставлять.
– сказал Свирепый - У табунщиков людей столько, что со всех сторон смогут напасть, пока мы будем держать пролом.
– Это и так понятно, что нельзя оставлять. А ставить туда кого прикажешь?
– спросил Рокот.
Сошлись назначить начальника на каждую сторону
– Хорошо, так и сделаем.
– сказал воевода.
– Вот ты, Свирепый, эту сотню и возьмешь, а если меня убьют, тогда вставай воеводой за меня. Ты, Большак, собери здесь всех своих мастеров, кто остался в городе, будете проломы заделывать, где можно.
Назначили ответственных на полуденную, полночную и закатную стены, отобрали им людей.
– Дядя, окажи честь!
– раздался голос. Рокот, повернулся к племяннику.
Силач стоял перед ним, такой же бледный как в день своего нечаянного спасения, глядел таким же ошалелым взглядом. Только голос его стал теперь звучать иначе - сухо и зло, как не звучал еще неделю назад у семнадцатилетнего юнца. Кольчуги для воеводского родича в городе не нашли - только слатали наспех некое подобие стеганки, худая голова Силача торчала из ее воротника, словно птенец из гнезда.
– Что тебе?
– спросил Рокот.
– Разреши мне ворота держать.
Воевода посмотрел на племянника, словно прикидывая в уме его силы.
– А справишься?
– спросил он участливо.
– Справлюсь, дядя.
– Добро. Ворота за тобой. Держи их до последнего. Возьмешь двадцать человек себе.
Тем временем ыканцы готовились стрелять. Упряжки по шесть пар быков, под свист бичей и крик погонщиков, тянули через блок толстые канаты. Длинные концы коромысел все ниже пригибались к земле. Из города было хорошо видно, как раскачиваются, поднимаясь кверху, сундуки-противовесы.
– Ну, все по местам, братья!
– сказал Рокот.
– Небо вам в помощь...
Крайний слева порок выстрелил первым. Противовес резко сорвался вниз, и длинный конец "журавля", описав широченную дугу, поддернул в праще и выбросил вперед какой-то снаряд: черная точка полетела к холму, увеличиваясь, кувыркаясь на лету, росла, дуга ее полета пошла вниз, еще ближе, еще больше, больше...
"Бум" - глухо раздалось снизу.
– Что там, погляди!
– велел Рокот.
– Недолет, воевода!
Большой пень, на треть вошедший в землю, торчал из вала в четырех обхватах от основания стены.
– Вон они что придумали!
– сказал Рокоту Свирепый - Камней больших нет вокруг города, так они решили пеньками нас забрасывать! Ну, посмотрим...
– Деревом по дереву...
– сказал Рокот.
– Деревом по дереву, да.
– сказал Большак - Только это не одно и то же. Для стен стволы возили из-под самого Подлесья, нашим не чета. Здесь таких деревьев мощных, как на закате, отродясь не росло.
– Хорошо, раз так. Всем стоять где стоите!
– крикнул воевода.
Люди у бойниц замерли. Снизу, из-под стены доносился напуганный женский гомон.
Выстрелил второй порок. Теперь снаряд взлетел, кажется, выше, и приближаясь, рос и рос - уже до совсем огромного, под визг женщин перелетел стену, угодил в чей-то домишко, и смял его как пустую скорлупу!
Запустили по стене третью колоду, четвертую, пятую... За каждым растущим в небе снарядом люди смотрели, сжав зубы, втянув головы в плечи. Каждый удар о землю сопровождали единым вздохом. Ыкуны меж тем скоро и слаженно сновали вокруг машин. Пока одни воловьи вереницы притягивали к земле плечи рычагов, других уже подгоняли к порокам. Едва выстрелив, цепляли канат к дышлу новой упряжки, и тянули снова. Подвозили телеги, груженные новыми колодами. Снаряды падали, врезаясь в вал, или залетая в город. Седьмой задел крышу забрала на стене, разметав ее по досточкам, поранил защитников. Рокот велел Большаку мигом восстановить все порушенное, а прочим уйти с пролета стены, в который целились табунщики.
Пороки стреляли уже по третьему разу, когда деревянный снаряд, наконец, угодил и в самую стену. Башня под ногами Рокота содрогнулась, а колода, ударившись о толстые намертво пригнанные бревна, с треском разлетелась надвое!
Восторженные крики, смех и свист пронеслись по стене, и отозвались в городе. Рокот снял шлем, и отер пот со лба. Он видел, как стена выдержала этот первый удар, но уже не знал, радоваться ему, или гадать - какое новое ухищрение предпримет враг.
Обстрел продолжался. Ыканцы приноровились бросать колоды так, что теперь почти все выстрелы ложились в стену, правда толку от этого больше не стало - раз за разом их неказистые стеноломы отлетали от складки как горох и катились вниз по холму, либо раскалывались на поленья. Двойная дубовая складка, укрепленная внутри поперечными стенками, набитая илом, глиной и землей, содрогалась, но выдерживала. И люди, только что замиравшие при виде летящих на холм болванок, теперь хоть и продолжали с интересом за ними следить, но уже по-спокойному, словно за делом обычным.
– Недолетит!
– говорил кто-нибудь, едва праща подбрасывала снаряд в воздух. И действительно, колода через несколько мгновений плюхалась на вал.
– А этот перелетит. А вот этот - в самую точку!
Все так и случалось - снаряд то влетал в город, и превращал там в груду обломков еще чей-нибудь сарай, либо отскакивал от стены.
На самом закате ыкуны перестали стрелять. Пороки замерли, воздев к небу свои длиннющие "руки" но движение вокруг них не утихало. Подвозили новые колоды. Воловьи упряжки не распрягали. Людей прибывало...
Солнце краем коснулось холмов на западной стороне.
– Что дальше?
– спросил Рокот.
– Ночь приближается, вот что.
– сказал Молний - Ночь это их время.
– Ну и что?
– спросил воевода.
– Не больно-то они и ночью страшны, кажется... Или как...
– Да вот так.
– сказал Молний - Теперь будет ночь - не то, что раньше. Сегодня и я здесь остаюсь.
– Не пойдешь к себе на стражу?
– Нет, тут буду. Чувствую, все тут будет решаться.
С последним лучом солнца город снова погрузился во тьму - такую же, как в первую страшную ночь осады. Мигом почернели и небо, и окоем вокруг. Город промолчал. Как и в последние ночи, разом наступившая мгла не вызвала теперь ужаса, но тревожнее все же стало всем. Люди почти не говорили меж собой, стояли на стене как вкопанные, уставя глаза сквозь бойницы в черноту. Кто сидел внизу - те глядели себе в ноги или на играющие языки костров. Рокот приказал бросать за стену побольше огня, чтобы не прозевать приступ, и вал худо-бедно освещался. Но это тоже не очень-то ободряло. Страх снова начинал просачиваться в город...