Затворник
Шрифт:
– Ты к тому же сам знаешь, брат, как меня к ним тянет! Может быть, оно нам будет на руку.
– с каким-то злорадным предвкушением проговорил Клинок.
– А я, может как раз этого и боюсь. Как бы оно самое ИХ к тебе не притянуло в недобрый час!
– сказал Рассветник.
– А ты, Пила, как? С нами?
– Да, конечно с вами!
– И я тоже!
– сказал Хвост - Куда брат, туда и я!
– И ты поедешь?
– спросил Пила.
– Шутишь, что ли! Конечно! Кто ж за тобой там еще присмотрит! Думаешь, зачем я сюда с самого Горюченского скакал! Ты - мой последний родич, я тебя беречь должен! К тому же
– А ты что, разведчик?
– спросил Коршун.
– А то кто же! Мы с честным боярином Беркутом прыгали к бенахам через Хребет, наверное, семью семь раз! Нас там уже в лицо знали, только за своих принимали всегда!
– Хвост рассмеялся.
– А в горах где был?
– В Белом Ущелье, в Туманах, в Голосах, в Горле, в Одиноком. Когда в ополчении еще был, то стояли лагерем под Ясным Перевалом, потом штурмовали его, а потом зимовал на самом перевале, там и Беркут меня в свой отряд взял.
– Бывалый ты, я смотрю.
– сказал Коршун.
– Раз так, то тлично. Слышал, брат-Рассветник! Такой и правда пригодится!
– Хорошо.
– сказал предводитель - Пойду к Смирнонраву, скажу, что нас пятеро.
Коней пообещали дать на всех, а с оружием оказалось сложнее. Во всем городе было не достать даже лишнего ножика - что хоть как-то годилось в оружие, то уже давно разобрали. Хвост не отчаялся. Он взял у Пилы нож, пошел и выстрогал себе из полена колотушку. Лучше, чем ничего.
– А в первом бою добуду что-нибудь посерьезнее!
– сказал Хвост - Мне сказали, у табунщиков оружия пруд-пруди. Даст Небо, они и со мной поделятся!
Копий не было ни у кого из компании. Решили сделать колья. Раздобыли четыре жерди по полтора обхвата и обожгли на костре посреди заднего двора.
– Как хоть с ним обращаться?
– спросил Пила, примеряя кол в руках.
– Бери, да тыкай острием в ыкуна, а проще - в лошадь, если он верхом.
– сказал Хвостворту - А если будем пешие против них стоять, то упираешь тупым концом в землю - вот так вот - и держишь. Он, если дурак, то сам напорется!
Пока так готовились в поход, пришло время и для ужина. На струг снова начали подтягиваться вереницы всадников с обоих берегов.
– Ну пойдемте, братья!
– сказал Рассветник - Княгиня нас звала на ужин, так уважим хозяйку!
Для Пилы ужин в "богатой" гостинице в Новой Дубраве был до сих пор верхом роскошества. И теперь, попав на пир, во дворец владыки огромной страны, он не на шутку растерялся, робел и шарахался от всякого резкого шума. Хвостворту напротив, от оказанного ему почета (давно и вполне заслуженного по его мнению) преисполнился такой гордости, будто сам лично уже перебил своими руками всю каганскую рать, и в честь его одного устроили этот прием. Хвост держался так, словно прибавил росту на целых две головы, а на плечах у него вместо потрепанной безрукавки висело княжеское облачение, все в золоте и драгоценных камнях. Коршуну пиры в княжеских и боярских теремах разных городов были привычны, и не казались чудом из чудес. Рассветник с князем за одним столом уже сиживал - со Смирнонравом в Засемьдырске. Княжеский "терем" там был не больше, чем у иного зажиточного крестьянина, а на столе обычно стояли хлеб и пшенка с салом. Но Рассветник никакой разницы между нынешним пиршеством и тогдашними словно не замечал,
Пока собирались и рассаживались гости, прислуга разливала питье и разносила яства, к которым пока никто не притрагивался. Возле входа, в левом углу столовой, негромко играли пятеро музыкантов. Обычно для пиров на Струге их приходило до полусотни, но даже из музыкантов большая часть ушли в поход с Мудрым, и ни один не вернулся. Рядом с ними сидели на длинной лавке вдоль стены двенадцать девушек и пели песни. Певицы с музыкантами смолкли, встали и поклонились до земли, когда в зал вошел Смирнонрав. Гости за столами поднялись со скамей.
– Светлому князю почет, и лучшее место!
– прокричал от головного стола Мореход.
– Слава светлому князю! Слава! Слава!
– закричали вокруг вразнобой.
– Флафа-а-а-а-а-а!!!
– вопил Хвостворту под ухом у Пилы. Сам Пила тоже попробовал что-то прокричать, но вышло у него так неловко и невпопад, что он тут же осекся, и больше не выкрикивал сегодня никаких кличей.
Смирнонрав, кажется чуть смущенный от такого приветствия, поспешил попросить всех садиться, и сам проследовал на свое место во главе столовой. Люди чуть притихли. Снова зазвучала музыка. Девушки продолжили песню, неторопливую и спокойную, как тихая речка в песчаных берегах.
Зал все наполнялся. Слуги с подносами сновали взад-вперед, и на столах уже не оставалось места от гусей, дичи, поросят и кур, жаренных на огне или запеченных в печи с картошкой и зеленью, или тушеных в сметане, от рыбы, белой и красной, от солений и грибов, скороспелых фруктов, медов, пирогов и подлив, от драгоценных блюд, чаш и кубков. Не было на столах только хлеба. И по-прежнему никто из гостей не притрагивался к еде. Миротворцев, кроме тех, кто собирались завтра в поле, в столовой почти не было - на ужин в честь тайного похода пригласили лишь самых важных бояр. Скала тоже не показывался - то ли его не позвали, то ли он сам не явился, в досаде от бесчестия на совете.
За спиной у Смирнонрава появился мальчик, и несколько раз звонко ударил в серебряное било. Столовая начала затихать, гомон десятков голосов перешел в мерный приглушенный гул. Пила понял, что пришло время для некой церемонии.
Через главные двери в зал вошла Стройна, одетая в красное платье с золотым шитьем по подолу и рукавам. На груди и плечах княгини было то же золотое ожерелье в шесть цепей. Следом за ней две девушки несли на подносе большую круглую чашу из серебра с золотой насечкой.
Пройдя в тишине через столовую, Стройна приняла чашу у служанок, и с поклоном подала ее Смирнонраву.
– Тебе, светлый князь, - сказала она - и всем, кто идет биться за наш город и за нашу землю, поклон от нас, почет и слава!
Смирнонрав, положив правую руку на сердце, поклонился княгине в ответ, взял чашу, поднял ее, пригубил вино, и передал направо Месяцу, второму воеводе полка. Месяц отпил глоток, и передал дальше, сидевший справа от него боярин сделал то же. Пока чаша шла по кругу, служанки подносили князю теплые пшеничные хлебы, и Смирнонрав, разламывая их, передавал половины столам направо и налево. Стройна стояла подле князя, лицом обернувшись к залу.