Завещание Императора
Шрифт:
— Роман Георгиевич?.. — поразился фон Штраубе. Неужели его высокопревосходительство самолично? В этом странном балагане, с этой загадочной, многоликой кокоткой, только что с такою легкостью отправившей на тот свет двоих?
Улыбка Хлюста сделалась надменной, вполне высокопревосходительной.
— Да, вернемся все-таки к нашим баранам, — изрек он. — Однозначная предопределенность мира, — что может более претить ищущей, свободной душе? Быть комедиантом, играющим чью-то готовую пьесу с заранее предрешенным концом, — какая, право же, скука! Бычку по пути к бойне – и то милее: он хотя бы не знает о своей заведомой предуготовленности в качестве говядины. Допустите же на миг хотя бы, что мир наш многовариантен;
— Но на то она и истина, чтобы… — попытался вставить фон Штраубе.
— …быть единственной? — подхватил высокопревосходительный Хлюст. — И вы туда же! Что ж, если напялить на себя такие шоры, как надевают норовистому жеребцу, то, пожалуй, вправду весь необозримый мир сведется к единственной точке на горизонте. Видеть всего одну точку из других, бесчисленных, — чем это лучше слепоты? И сколько разочарований, когда эта точка вдруг померкнет!.. Да что говорить, когда вы сами недавно были свидетелем. Если я верно понимаю, то вот она, та самая тайна, та самая истина, к постижению которой вы давно уже так целеустремленно рвались… — В руке у него, как у ловкого престидижиатора, прямо из воздуха вдруг соткался пожелтевший от времени конверт – тот самый, с мальтийскими печатями. — Что, любопытно, никак?
— Откуда у вас?!.. — Лейтенант потянулся к конверту, но рука ткнулась лишь в холод зеркала. Жабьи губы улыбались из других углов комнаты.
— Терпение, мой молодой друг. Нука-сь, что там у нас? — Он небрежно сорвал сургучные печати, извлек из конверта бумагу и на миг углубился в чтение. — Фи, какая глупость, — поморщился он, пробежав глазами лишь несколько строк. — Клянусь, вы даже представить себе не можете! И ради такого – весь огород городить?.. Нет уж, все-таки избавлю вас от разочарования. — Конверт и бумага как-то сами собою, без участия Хлюста, упорхнули в камин и моментально, одним всполохом обратились в пепел.
— Что там было? — воскликнул фон Штраубе. Он попытался вскочить, но ноги не послушались, и Софи (Мадлен, Хризнапути) повисла на плечах.
— Да не стоит и разговоров, — махнул рукой господин Хлюст, и в результате этого взмаха в руке у него опять образовался конверт, в точности такой же. Снова распечатал. — Ну-ка, ну-ка… Ага, уже кое-что позанятнее… Впрочем, не более чем для какой-нибудь бульварной газетенки… Признание в адюльтерчике, вполне, по-моему, простительном… Но не станем же мы скатываться… Ого! Уже поинтереснее: про содомский грех!.. А это еще что?.. Нет, нет, и читать дальше не желаю!.. — И снова камин во всех зеркалах полыхнул пламенем, как Ваал пожирая бумагу. А в руке Хлюста, на миг вытянувшейся куда-то запредельно, появился еще один конверт, неотличимый от предыдущих двух. — Поглядим, здесь, может, что потолковее… — Вскрыл, пробежал глазами. — Ах, опять разочарование!.. Нет, может, оно и небезынтересно – но разве что для господ историков, с их страстью ковыряться в небытии. Надеюсь, вы уже начинаете понимать, мой друг, сколь неблагодарно это занятие? Да хоть бы на примере публикаций о гибели нашего купца имели уже возможность удостовериться. Может, оно и правда – для одного какого-то крохотного мирка; но если шоры снять, да пооглядеться… Вон, извольте слышать, как наш покойничек-то…
Из-за стены, откуда еще недавно слышались взывания к герцогине, теперь – снова под свист розг – отчетливо гремел уже голос Грыжеедова: "Давай, матушка, давай!.. От так! Хорошо! Как в баньке!.. Еще давай, вжарь матушка моя, Генриетта Самсоновна… Только тятя в детстве так потчевал!.. Еще, голубушка моя, еще, милая, давай!.." – "…Услышь, Господи, правду мою, внемли воплю моему, прими мольбу из уст нелживых. От Твоего лица суд мне да изыдет; да воззрят очи Твои на правоту…" – вторили ему из-за другой стены звуки теперь уже православного молебствия.
— Вот и здесь… — ткнул Хлюст в письмо, поморщившись. — Снова про младенца, Ворёнка этого, повешенного на Спасских воротах. Целый историографический опус. Эх, господа историки, господа историки, дорого бы вы дали, попадись это к вам… Ну, а мы что будем с сим делать?
— К черту! — по-ведьмински весело крикнула Мадлен-Шамирам; пламя камина отсвечивалось в ее глазах, повторенное всеми зеркалами. — Lass an brennt in der Holle! [41] Chez le diable cela merd! [42]
41
Пускай горит в аду! (нем.)
42
К дьяволу это говно! (фр.)
…"…Ах, вжарь, ах, здорово, матушка моя!.."…
…"…что Ты поднял меня, Господи, и не дал моим врагам восторжествовать надо мною…"…
Хлюст.Bravo! Bravo, Сибилла! Так и поступим! (И эта бумага извивается в камине. А в руках у Хлюста уже новая.)Ну-ка, что там на сей раз?.. Боже мой, астрологические прогнозы! Предначертания! Довольно мрачные, скажу вам. Гибель династии, да какая страшная, о, ужас!.. Что будем делать? Может, оставим для господ гадателей на кофейной гуще?
Сибилла (заливаясь хохотом). К черту, fuck it! К чертовой бабушке!
…Вспышка! Конец!…
…И новая бумага у Хлюста в руках…
Хлюст (читает)."…Сим сообщаю Вашему Императорскому Величеству, моему далекому преемнику, что, согласно расчетам, странствующая во вселенной планида, в древних книгах именуемая Александрийской звездой, через сто лет после настоящего моего письма, пройдя вблизи планеты нашей, способна произвести…" Ну конечно! Конец света, Звезда Полынь и прочий Апокалипсис! Мальтийцы все уши ему, должно быть, прожужжали.
"К черту в пекло!" – кричит Шамирам, и бумага растворяется в огне.
(Хмурясь, просматривает следующую.)А вот это уже нечто… Мелковато, конечно, но – все-таки… Тайный вклад в банке Женевы. Велено использовать для покрытия золотом всех куполов православных церквей от Петербурга до Камчатки… Однако же – с условием… Гм, а вот условие-то для нашего нынешнего наиправославнейшего государя, мне думается, никак не приемлемое. Да еще при благочестивости ее величества Александры Федоровны… Могу себе представить, какие у него мысли могли тогда, по прочтении…
Мадлен (в точности голосом императора Николая). Это ужасно, господа!
Хлюст.М-да, обидно: денежки-то очень даже немалые… Эх, впрочем, все равно не про нашу честь. А посему… (Бросает в огонь.)
На смену полыхающим в геенне бумагам из воздуха одна за другой появляются новые, которые затем по команде Мадлен-Изольды-Шамирам снова летят в огонь.
Тайна масонского заговора…