Завещание Инки

Май Карл Фридрих

— И несмотря на пролитую кровь! Вернее сказать, на огромное количество пролитой крови! Если бы мне было безразлично, сколько моих людей погибнет в этом бою, что ж, тогда я бы, конечно, повел* их в такую атаку.

— Даже если бы противник превосходил вас численностью?

— Даже и в этом случае. Но хватит пустых слов и безумных идей! Бессмысленной гибели моих людей я никогда не допущу! И и вообще, знайте: любой вид убийства, в том числе и на войне, мне глубоко претит.

— Ах, так вы, оказывается, бережете жизни бедных абипонов?

— Да, и наши, и их жизни.

— Но это… Это же просто чушь! Или огромное заблуждение. Но в любом случае я протестую! Потому что эти бессовестные, должны быть, вы слышите, должны быть уничтожены все, до

последнего.

— Но почему, сеньор?

— Вы еще спрашиваете! Постойте, постойте… А вы, случайно, не заодно ли с ними? А что вы вообще делаете в нашей стране?

— Нет, это что вы в ней делаете? Почему вы вообразили себя безраздельными хозяевами ее просторов? Разве ваши предки, а не предки тех индейцев, которых вы преследуете, определяли испокон веков, как жить людям на этой земле? И вы никогда не убедите меня в обратном! Потому что вы не понимаете одного: делая ставку на уничтожение абипонов, вы приводите в движение целую цепь будущих кровавых столкновений между людьми из-за ненависти к себе подобным. Вы считаете себя патриотом Аргентины, но именно вы, впрочем, я несправедлив, конечно, не вы один, а все вам подобные ввергаете эту страну в бессмысленную кровавую бойню, которая может стать бесконечной! Но я понимаю, реальная жизнь не похожа на пастораль в розовом саду. Люди всегда будут сталкиваться между собой, потому что всегда будут из-за каких-то противоречий, возникающих между ними по разным причинам, ненавидеть друг друга. Но, раз уж эти столкновения неизбежны, я хочу сделать так, чтобы при этом не пролилось ни капли крови.

— Я тоже за это, но одобряю только ту часть ваших рассуждений, которая касается нашей стороны.

— По-вашему, это реально? Бросьте, вы же неглупый парень и прекрасно понимаете, что так не бывает, потому что не может быть никогда. Абипоны умеют драться, и недооценивать их было бы большой глупостью. Вот почему я хочу пойти на переговоры с ними и в результате их заключить перемирие.

— Перемирие? Сеньор, это вам нашептывает дьявол, или… вы сами дьявол! Ни о каком перемирии не может быть и речи!

— Итак, мы выяснили, — тоном профессора, завершающего лекцию для студентов, подвел итог этому спору Отец-Ягуар, — что имеем диаметрально противоположные точки зрения на вопросы войны и мира, а также гуманизма как такового. К моему, добавлю, сожалению, сеньор! Мне очень неприятно, что вы мыслите так же, как Антонио Перильо и его сообщники. Впрочем, он не только мыслит так, но и действует. И уничтожая краснокожих, не пренебрегает при этом возможностью половить лично для себя рыбку в мутной воде. Но пока я жив, я буду мешать ему и ему подобным делать и первое, и второе.

— За свои слова надо отвечать, а тем более за свои поступки. Неужели такая простая мысль, сеньор, никогда прежде не приходила вам в голову?

— Хотел бы я посмотреть на того, кто посмеет меня привлечь к так называемой ответственности!

— А если этот человек, окажется, например, генералом или президентом?

— Мы находимся в Гран-Чако, а не в Буэнос-Айресе. Земля, на которой вы сейчас стоите, принадлежит камба, и кстати, президент Аргентины признает их право на это. Впрочем, думаю, слушая вас, камба могут навсегда потерять доверие к президенту и белым людям вообще.

— Вы передергиваете факты. Пока они ведут себя лояльно по отношению к правительству, им ничто не угрожает.

— Но они миролюбивы по природе своей, а вовсе не потому, что соблюдают какие-то правила игры.

— Ладно, прекратим этот разговор. Скажите мне лучше еще раз: вы твердо решили поберечь индейцев?

— Я не шутил.

— В таком случае, ставлю вас в известность о том, что буду этому всячески мешать.

— Что ж, попытайтесь.

— Я не попытаюсь, а сделаю это.

— Это означает, что вы хотите пойти против моей воли и нарушить мои приказы? Я вас правильно понял?

— Я не вижу здесь никого, чьи приказы были бы для меня обязательными к исполнению, — заносчиво заявил лейтенант Берано.

— Да вы, видно, забыли,

что мои люди спасли вам жизнь! — ответил на этот уже совершенно нахальный демарш со стороны офицера Хаммер. — Ну так запомните тогда, на всякий случай, то, что я вам сейчас скажу. Тот, кто нарушит мою волю и прольет здесь хоть каплю крови, немедленно сам получит пулю!

— Вы это серьезно, сеньор? — спросил лейтенант. — Да знаете ли вы, кто я такой и что я здесь делаю?

— Для меня вы обыкновенный лейтенант, и не более того, но что касается качеств вашего характера, то тут я могу добавить, что вы весьма властный и кровожадный человек. А я тот самый Отец-Ягуар, которого индейцы считают совестью белых людей. Понимаете, совестью? Я всегда что говорю, то и делаю. Вы очень жаждете крови, но, учтите, это может быть только ваша собственная кровь, и ничья больше!

На этих словах он резко повернулся и зашагал прочь. Лейтенант произнес ему вдогонку несколько весьма нелестных слов, и это словоизвержение продолжалось бы, возможно, еще некоторое время, если бы не Херонимо, который выхватил свой нож из-за пояса и сказал ему:

— Сеньор, немедленно замолчите! Еще одно непочтительное слово в адрес нашего друга, и вы познакомитесь с этим клинком! Вы раздуваетесь от важности потому, что носите чин лейтенанта. Просто с ума можно сойти, что за птица такая к нам случайно залетела! Да будет вам известно: на родине Отца-Ягуара не на словах, а на деле любой лейтенант значит побольше, чем генерал вашей армии!

Да… Никто не ожидал, что военный совет закончится таким вот образом.

Хаммер мерил шагами главную улицу деревни в попытке хоть как-то успокоиться. Молодой месяц едва-едва рассеивал ночную тьму, но Отец-Ягуар все же смог заметить, что лошади и быки ведут себя довольно необычно. И те и другие образовали небольшие круги, только лошади сомкнули свои головы внутри круга, а быки, наоборот, вовне. Это означало, что первые готовятся защищаться копытами, а вторые — рогами. Не иначе где-то рядом появился какой-то хищник, и довольно крупного размера. Отец-Ягуар прокричал в сторону деревни:

— Внимание, сеньоры! За оружие! Здесь ягуар!

Его звучный голос был хорошо слышен в деревне, но не только там. И два человека, находившихся в данный момент на другом краю пастбища, тоже хорошо его слышали. Впрочем, не будем понапрасну интриговать, эти два человека, лиц которых в темноте никто бы не различил, были Антон Энгельгардт и инка. За последние несколько дней они невероятно сдружились и не расставались друг с другом, казалось со стороны, ни на одну минуту. Антон постоянно рассказывал Ауке о Германии — родине своих предков и о других странах, обо всем, что там есть интересного и замечательного. Знания Антона по части географии, истории и этнографии и вообще всего, что составляло характерные особенности той или иной страны, были удивительно обширны и глубоки: он мог подробно, с превосходным знанием предмета, о котором шла речь, рассказать о различных конфессиях [81] , формах правления, личностях правителей и сражениях, в которых те отличились или потерпели поражение. Но чем больше слушал Аука своего друга, тем молчаливее и задумчивее становился сам. Все, что с таким воодушевлением рассказывал ему Антон, убеждало его только в одном: мечта, которой он жил до сих пор, всего лишь мечта, и ничего более, ею навсегда и останется… История не знала примеров возрождения великих народов, переживших катаклизмы, подобные тем, что выпали на долю его народа. Ему, конечно, хотелось поделиться этими своими мыслями с Ансиано, но он не хотел лишний раз причинять боль старику.

81

Различные конфессии — здесь имеются в виду различные направления западной христианской церкви: правоверное католичество, протестантство, а также разнообразные ответвления реформаторского вероучения.