Завещание мистера Мизона
Шрифт:
После нескольких вопросов, предложенных Августе другими судьями, встал Джеймс Шорт и попросил девушку подробно рассказать все то, в чем исповедовался ей мистер Мизон на острове Кергелен. Надо было видеть ярость и ужас мистера Аддисона и мистера Роскью, когда самые сокровенные тайны их фирмы выплыли наружу и система, практиковавшаяся Мизоном, раскрылась всем присутствовавшим на суде. Дюжина репортерских карандашей поспешила записать все слышанное.
Затем была вызвана миссис Томас, жена капитана Томаса. Она подтвердила, что Августа находилась на острове Кергелен, что она сама видела там шляпу одного из моряков, бочку рома и черепок, из которого матросы пили ром. Всего важнее было ее показание о том, что она видела на острове труп мистера Мизона, которого она тотчас же опознала на предъявленной ей фотографии. Она поклялась, что, когда Августа взошла на их шхуну, следы татуировки на ее шее еще не зажили.
Затем мистер атторней вызвал двух своих свидетелей, мистера Тодди, стряпчего, который составлял завещание Мизона от десятого ноября, и его клерка. При допросе оба свидетеля подтвердили, что завещатель был страшно раздражен при составлении первого завещания.
Затем генеральный атторней выступил от лица ответчиков. Он заявил, что суду предстоит разрешить два вопроса: во-первых, можно ли считать татуировку на шее леди за действительное, законное завещание, во-вторых, где доказательства того, что завещатель был вполне здоров, составляя свое завещание, и не подчинился чужому влиянию?
Очень тонко и умело представил он всю странность и романтичность истории по свидетельским показаниям Августы Смиссерс. Принимая во внимание отношения свидетельницы к истцу, мог ли суд отнестись с полным доверием к ее показаниям? Быть может, молодая леди подчинила своему влиянию слабого, умирающего старика и заставила его составить завещание в пользу любимого человека!
После атторнея говорили главный прокурор и мистер Фиддлстик. Потом встал Джеймс Шорт, чтобы внести возражение со стороны истца.
Наступило молчание, пока он разбирал свои бумаги.
— Благодарю вас, мистер Шорт, — проговорил судья, не дав ему даже раскрыть рта, — я не буду беспокоить вас больше!
Джеймс сел, радостно вздохнув, чувствуя, что дело его выиграно. Судья начал свою блестящую речь и, мастерски суммировав все факты, заключил ее следующими словами:
— Таковы подробности этого замечательного процесса, о подобном которому мне не приходилось слышать за всю мою долголетнюю практику. Мистер генеральный атторней справедливо сказал, что все дело заключается в двух пунктах:
1. Может ли документ, вытатуированный на шее Августы Смиссерс, считаться настоящим завещанием покойного Мизона?
2. Возможно ли допустить вероятность всей этой истории? Что понимает закон под словом «завещание»? Несомненно, завещание — это последняя воля или желание какого-либо лица, изложенные письменно, относительно его имущества и собственности после смерти.
Завещание должно быть обставлено некоторыми формальностями, как важный и законный документ.
Первый пункт, который я должен обсудить: представляет ли собой эта татуировка на спине молодой леди подлинное и настоящее завещание Мизона? Я отвечаю на этот вопрос в утвердительном смысле. Конечно, факт татуировки документа на человеческой коже — вещь редкая и необычная, но из этого вовсе не следует, что документ теряет свои ценность и значение.
Я думаю, что документ остается документом, на чем бы он ни был написан. Завещатель вовсе не был эксцентричной особой, а оказался поставленным в безвыходное положение. Весьма естественно, что на пороге смерти, согласно словам мисс Смиссерс, он осознал свою несправедливость к племяннику и жаждал исправить ее. В своем ужасном положении на пустынном острове он не имел под рукой ничего, чтобы выразить свою последнюю волю. Понятно, что он с радостью ухватился за мысль вытатуировать завещание на теле молодого и сильного существа. Можно ли отрицать законность этого документа только потому, что он составлен не по всем требованиям формалистики? Я полагаю, что он может считаться настоящим и действительным документом, законным завещанием покойного Мизона.
Перехожу ко второму пункту. Можно ли верить показаниям мисс Смиссерс? Леди Холмерст показала, что на корабле «Канчаро» мисс Смиссерс не имела на себе никаких признаков татуировки. Миссис Томас заявляет, что, когда мисс Смиссерс была спасена шхуной ее мужа, капитана Томаса, то шея ее была уже татуирована и сильно болела. Татуировка не могла быть сделана ею самой или ребенком, ее единственным компаньоном на острове. Кроме того, миссис Томас видела на острове труп Мизона, которого она сейчас же опознала, когда ей показали его фотографию, и шляпу одного из матросов.
Я подхожу к решению этого второго вопроса с некоторой нерешительностью. Конечно, не так легко, в самом деле, совершенно отменить формально составленное завещание от десятого ноября и присудить истцу громадное состояние только в силу свидетельского показания единственной свидетельницы. Но я лично убежден в том, что мисс Смиссерс говорила правду. Мне кажется, что мой многолетний опыт научил меня отличать правду от лжи, и я не могу не верить всему, что рассказала мисс Смиссерс. (Оживление в зале.) Я следил и наблюдал за ней при перекрестных допросах и уверен, что она сказала правду.
Относительно предположения, высказанного мистером атторнеем, что свидетельница во время составления завещания рассчитывала на брак с истцом, я не могу высказаться определенно. Может быть, это предположение верно, может быть — нет! Допуская его правдоподобность, мы должны установить тот факт, что мисс Смиссерс, оставляя Англию, вероятно, не имела определенного намерения вступить в брак с истцом, но истец всегда готов был сделать ее своей женой, — и это обстоятельство, по моему мнению, говорит не против него, а скорее в его пользу. Я должен заметить, что молодая леди совершила героический поступок, тем более что он имеет и свою оборотную сторону. Она перенесла операцию, которая была мучительна и нанесла немалый ущерб ее красоте. Соглашаясь с мистером атторнеем, что она принесла эту жертву, имея серьезный мотив — чувство справедливости, благодарность или более теплое чувство к истцу, я не нахожу тут ничего дурного и не имею причины не верить показаниям мисс Смиссерс.
Остается еще последний вопрос: был ли завещатель во время составления завещания в здравом уме и твердой памяти? Указывает ли что-нибудь на то, что он был ненормален? Я не вижу ничего подобного. Мисс Смиссерс утверждала и приняла присягу, что не заметила в нем ничего подобного. Она рассказала, между прочим, что незадолго до смерти он начал бредить и кричал, преследуемый галлюцинациями. Что же удивительного в том, что умирающий галлюцинировал и видел тех несчастных, кого он обижал и обманывал в своей жизни? Я вполне понимаю, что, чувствуя приближение смерти, Мизон хотел загладить свою несправедливость и отдать все свое состояние племяннику, вся вина которого заключалась в том, что он сказал дяде правду в глаза. Мне это кажется весьма естественным и вполне согласующимся с основными свойствами человеческой природы. Вся же история носит романтический характер и только подтверждает поговорку: истина причудливее всякой выдумки! Я вполне допускаю тот факт, что покойный Мизон позаботился вытатуировать свое последнее завещание, составленное в пользу его близкого родственника Юстаса Мизона, на плечах Августы Смиссерс двадцать второго декабря 1885 года. Установив этот факт, я отменяю завещание Мизона от десятого ноября и утверждаю завещание, представленное истцом. Иск по суду считать удовлетворенным.