Завещание Петра Великого
Шрифт:
Саксонцы были воинами опытными. Большинство из них успело повоевать и за поляков, и за шведов. Безусловно, это была отборная кавалерия. Но в данном походе от них, как от кавалерии, толку было немного, куда лучше драгун справлялись в дозорах и при преследовании разных шаек казаки. Поэтому Бекович числил драгунский эскадрон как пехоту, которая, в отличие от обычной, не тащилась по пескам на своих двоих, а ехала верхом. Отдельно следовала походная аптека в несколько повозок, на которых восседали лекарские ученики вместе с двумя докторами. Пока у них работы было немного: рвали болезным зубы, ставили страждущим дымовые клизмы да приводили в чувство получивших солнечные удары.
У колодца Чилдан,
Впрочем, получив изветие о трудностях Бековича, Аюка-хан сразу же известил об этом казанского губернатора. Вообще Аюка старался угодить всем. Он предупреждал русских о реальной опасности со стороны Хивы, одновременно предупреждая Хиву об опасности со стороны русских. Таким образом, Аюка обезопасил себе в весьма непростой для него ситуации. Что и говорить, Восток – дело действительно тонкое! Сегодня действия Аюки дипломатично назвали бы многовекторной политикой…
После бегства Манглай-Кашки караван-баши стал Ходжа Нефес, который повел отряд дальше на юг через колодцы Сан, Косешгозе, Белявили, Дурали.
После каждого привала капралы кричали с азартом: «Ботинки переменить». По этой команде все переодевали ботинки с одной ноги. Этого требовал воинский устав, чтобы те равномерно снашивались
Постепенно выжженную степь сменила настоящая пустыня, по которой идти было намного труднее. Значительно меньше стало и колодцев. Даже убогий уродливый саксаул попадался все реже и реже. Только в стоне ветра, поднимавшего тучи песка, чудилась нескончаемая мольба: «Воды! Воды!» Порой вдалеке возникали таинственные миражи – горы, деревья и целые оазисы…
Изменился даже песок. Если вначале он был грязно-желтым, то теперь приобрел зловещий красный цвет. Это пугало и солдат, и казаков, которые считали, что песок покраснел от пролитой в него крови. Все чаше стали попадаться черепа, по большей части лошадиные и верблюжьи, но встречались и человеческие.
– Это край сыпучих песков и отрубленных голов! – подтвердили проводники, рассказывая, как Железный Хромец Тамерлан, сложил в здешних песках башню из семидесяти тысяч отрубленных голов.
Солдаты понемногу научились передвигаться особым пустынным шагом, который был короче обычного, при этом нога ставилась на всю ступню, не разгибая полностью колена. Так достигалась экономия сил, а кроме того, ноги меньше вязли в песке. Страдая от жажды, и офицеры и солдаты клали в рот свинцовые пули, так было легче бороться с жаждой, кое-кто жевал кору саксаула. Не обошлось и без жертв от змей и скорпионов – несколько солдат умерли от укусов.
Даже небольшой ветерок поднимает в воздух мириады песчинок – песок попадает в глаза, уши, скрипит на зубах. Полностью избежать этого не представляется возможным, как бы ты ни укрывался. Слава богу, порой на пути попадались глинистые солончаки и такыры, по которым можно было передвигаться, не утопая по щиколотку в песке.
Наконец дошли до Устюртской возвышенности, именуемой Иркендскими горами, и колодца Яргысу. Здесь заканчивалась степь и начиналась пустыня. Отсюда до владений хивинского хана оставалось восемь дней пути. Бекович объявил дневку.
Вечером, когда жара спала, собрал совет из офицеров. Думали, как идти дальше. Было решено было пойти на хитрость. В Хиву налегке послали астраханского дворянина Киритова с сотней казаков. Киритов должен был доставить хану Шергази письмо, что к нему идет посол русского царя с охраной. Делегация добралась до Хивы без всяких приключения. Хан подарки принял, после чего велел выдать посланцам «белого царя» кормовые деньги. Это означало, что их встретили как друзей. Такое отношение давало надежду на возможность мирных переговоров.
Тем временем у колодца Яргызу Бековичу пришлось оставить до тысячи казаков с усталыми лошадьми, а на половине дороги бросить много провианта из-за массового падежа вьючных лошадей. Кроме этого надо было собрать отставших, которые все еще подходили. В высоком обжигающем небе в ожидании падали неотступно кружили степные орлы и хищные каюки.
Не обошлось и без разбойников. Неистовые туркмены-йомуды на протяжении веков держат прикаспийские степи и пустыни в страхе. Туркмены живут по собственным кочевым законам. Старых и грудных детей туркмены никогда в плен не берут, а убивают на месте, так как с ними много мороки. Детей постарше уже не убивают, ведь из девочек получатся наложницы, а из мальчиков рабы. Не берут в плен дервишей и ишанов как лиц, близко стоящих к богу, так как за насилия, учиненные над ними, аламанщиков часто постигает кара небесная. Дервишей и шаманов отпускают на все четыре стороны. Зато женщин в плен берут всегда охотно, делая их своими наложницами. Детей, прижитых от таких наложниц, с выгодой продают в Хиву и в Бухару. Взрослых же мужчин берут в плен только в том случае, если за них можно получить выкуп. Все установлено четко и однозначно, никакого милосердия и сострадания: в какую категорию попал – таковой будет и твоя судьба. Что ж, Восток всегда был предельно циничен и жесток.
Вот и теперь конные туркмены постоянно кружили вокруг растянувшегося обоза, выбирая момент, чтобы скопом накинуться на отставшую повозку или солдата. Особенно докучали туркмены следовавшим в самом хвосте колонны купцам с их скарбом. И на самом деле что может быть более лакомым, чем купеческая повозка, набитая товарами! Пришлось посылать в хвост солдат, чтобы те прикрывали купцов от полного разорения.
Из воспоминаний гребенского казака Демушкина: «До Амударьи киргизы и туркмены сделали на нас два больших нападения, да и мы их оба раза, как мякину, по степи развеяли. Яицкие казаки даже дивовались, как мы супротив их длинных киргизских пик в шашки ходили. А мы как поднажмем поганых халатников, да погоним по-кабардинскому, так они и пики свои по полю разбросают; подберем мы эти шесты оберемками, да и после на дрова рубим и кашу варим…»
Трудности похода буквально изматывали людей. Первыми начали роптать казаки, как люди более вольные и свободолюбивые. Но и особо не кричали, понимая, что царскую волю переменить не может никто, даже князь.
Но без дезертиров не обошлось. Солдаты не убегали. Куда ты в пустыне пешком побежишь, разве что до ближайшего туркмена, который тебе, на всем скаку, голову и снесет! Убегали казаки. Больше всего удрало яицких (больше трех десятков), за что Бекович долго кричал на их атаманов.
Немного отдохнув в Яргызу, Бекович двинулся далее ускоренным маршем к Хиве. С неимоверным трудом и большими потерями в людях, лошадях и верблюдах, но пустыню все же одолели за два с лишним месяца непрерывного движения. Впервые русская армия вторглась столь далеко в среднеазиатскую пустыню. Уже само по себе это было настоящим подвигом. Но поход, по существу, только начался, и что ждет впереди, не знал еще никто.