Завещание Петра Великого
Шрифт:
– Волга сегодня есть Рубикон римский, ежели ее сейчас не переходить, можно избежать и поражения неизбежного, – вздохнул Кожин, от ухи отвлекшись.
– Может, Бекович и не проиграет сей войны, все же вояка опытный! – разломил краюху хлеба Давыдов.
– Проиграет, как пить даст, проиграет. И сам погибнет, и людей погубит! – качал головой Кожин. – Вот я письмо Аюкино ему переслал в надежде, что должные выводы сделает и поход с большим отрядом на Хиву отменит, заменив малым посольством. Но знаю наперед, что и письмо не поможет, ибо без ума голова – пивной котел.
– Давай еще по одной! – разлил по стаканам водку Давыдов. – И все же за удачу!
– Ну, будем!
Выпили, крякнули, корочками ржаными занюхали и снова на уху налегли.
Подкрепившись водкой и ухой, Кожин прямо на облучке
Тем временем Бекович, получив предупреждающее послание Аюки, заявил:
– Сей подлый Аюка с Кожиным в сговор вошел. Хотят оба меня с Хивой рассорить, чтобы я свою слабость показал и поручения государева не исполнил. Не бывать такому!
При этом Бекович письмо Аюки в Петербург почему-то не переправил и о его существовании не известил. Почему? Может, решил более не затягивать время, а то пока опять переписка пойдет, еще один год будет потерян. А может, просто побоялся просить царя изменить изначальный план.
Зато отослал царю Петру письмо другое: «Поручик Кожин не явился мне как поехал из Астрахани, знатно бежал, не хотя ехать куда посылается; пред побегом своим подал мне письмо за своею рукою, будто за умалением денег, данных ему из сената, не едет в путь свой, а именно написал весьма не едет, того ради чтоб его увольнить до Вашего Величества. Как он подал такое письмо, из чего мог разуметь нехотение его в путь определенный, велел его к Вашему Величеству отвезть Преображенского полка солдату Яковлеву, который с письмами послан до Вашего Величества чтоб он не ушел в другие места. Как велел его везти переменился и сказал ехать готов в посланное место, а ныне как я поехал из Астрахани не явился мне».
Обер-коменданту Чиркову Бекович велел беглого поручика Кожина изловить, заковать в железо и как дезертира и изменника под крепким караулом отвезти в Петербург пред государевы грозные очи.
Отменять поход Бекович, разумеется, не стал, а собранным офицерам сказал лаконично:
– Выпущенная стрела назад не возвращается.
Итак, жребий был брошен!
Отпраздновав Пасху, отслужили молебен в Успенском соборе. За день до отплытия флотилии из Астрахани в Гурьев случилась страшная беда. Жена Бековича с двумя дочерями решила проводить любимого мужа хотя бы до Каспийского моря. Для этого семья перебрались на небольшое парусное судно. Но едва судно отошло от берега, налетел шквальный ветер и его перевернуло. Мария Борисовна с детьми пыталась выплыть, но их накрыло мокрым парусом, и, несмотря на то что до берега было рукой подать, жена князя и две его дочери утонули. Лишь маленького сына волны выбросили на берег, и его спасли рыбаки.
Выслушав страшное известие, Бекович молча развернулся, ушел в дом, запер дверь и не выходил оттуда несколько дней, отказываясь от воды и пищи. После этого пугающего затворничества с князем и стало твориться неладное. Немногие свидетели утверждали, что после перенесенного потрясения он подвинулся рассудком и временами вел себя как весьма странно. Бекович сменил преображенский мундир на восточный халат, выбрил голову на абрекский манер.
– Отныне я не князь Бекович-Черкасский, а Девлет-Гирей! – завил он ошеломленным офицерам. – Так впредь меня и зовите.
– Кажется, действительно от горя умом тронулся, – переговаривались офицеры между собой. – Как же нам теперь в поход с сумасшедшим-то идти!
Вообще-то в данной ситуации следовало бы отстранить Бековича от руководства экспедицией. Но кто посмеет в Астрахани отстранить от власти умалишенного, когда этот умалишенный сам всему голова! Царь Петр же был далеко, да и время не ждало.
Задержав из-за произошедшей трагедии экспедицию на неделю, Бекович все же покинул Астрахань. Суда многочисленной флотилии взяли курс на Гурьев-городок, что в устье Урал-реки.
На 140 судах везли солдат и провизию с расчетом на год. Как обычно случается, предприятие заняло куда больше времени, чем предполагалось. Лишь к концу мая экспедиционный отряд полностью собрался в Гурьеве.
Глава седьмая
Городок Гурьевский – место заштатное. Сам городок расположен на западной, самарской, стороне Урала. Дома – сплошь саманные мазанки с камышовым плетнем. Из больших домов лишь церковь, приказная изба да пара купеческих лабазов. На восточном (бухарском) берегу реки – огороды овощные. сады и бахчи. Гурьевские казаки промышляют по большей части рыболовством, бьют тюленя. У каждого во дворе мачта с флагом для узнавания направления ветра. Рыбы в Гурьеве – возами не вывезешь. Полно и баранов, которых пригоняют киргизы. А вот хлеба нет, потому местные ездят на лодках-солмовках в Астрахань для его закупки. Гурьевские казаки себе на уме: табак не курят, считая его много раз проклятым, работников же киргизов считают погаными, а потому кормят из особой деревянной посуды.
Конница и караваны верблюдов добрались до Гурьева сухим путем за двенадцать дней, а сам Бекович прибыл на судах, груженных тяжелыми кладями и пехотой.
По прибытии в Гурьев Бекович провел смотр своим войскам, которые выстроились за околицей в степи.
Полковников в отряде не было, самыми старшими по чины были командиры первых батальонов – премьер-майоры. Во главе рот капитаны. Помимо них при каждой роте – поручик, подпоручик и прапорщик. Поручик помогал ротному командиру. Подпоручик помогал поручику, прапорщик же обязан был нести в бою ротное знамя. Кроме них в роте имелось по два сержанта, которым всегда было «очень много дела в роте». Главным отличием сержантов были их алебарды – изящные топоры на трёхаршинном древке. Кроме сержантов при каждой роте состояли подпрапорщик, каптенармус, заведовавший оружием и амуницией. Во главе плутонгов состояли опытные капралы, назначаемые из опытных солдат. Вооружение солдат состояло из шпаг с портупеями и фузей с замками кремневыми. Фузеи весили немало – около 14 фунтов. В случае штыкового боя к ним крепились восьмивершковые трехгранные штыки. Патроны помещались в кожаных сумках, прикрепленных к перевязи, к которой привязывалась еще и роговая натруска с порохом. Каптенармусы и сержанты вместо фузеи были вооружены алебардами – изящными топорами на трехаршинном древке.
Среди фузилерных рот в отряде имелась и одна гренадерская, укомплектованная самыми здоровыми солдатами, которые могли свои фитильные бомбочки забрасывать далеко во вражеские порядки.
И фузилеры, и гренадеры все, как один, были стрижены «под горшок», все в просторных зеленых кафтанах с широкими красными обшлагами. Под кафтанами красные камзолы и красные штаны, на ногах такие же красные чулки с башмаками, а на головах черные треуголки. Следует сказать, что среди солдат Руддерова полка было немало бывших стрельцов, замешанных в не столь давнем астраханском бунте, но прощенных воеводой Шереметевым.