Завещание профессора Яворского. Плата по старым долгам
Шрифт:
– Что из этого следует?
– Интересующий вас металл был завезен на завод не для производственных нужд, но списан на эти самые нужды. И не только на заводе, но и там, откуда его привезли. Это я к тому, что инициатива заводчан исключается. Не их это возможности, не их масштаб.
– Но как можно было списать такое количество металла за сравнительно короткое время?
– А вы вспомните расхожий лозунг доперестроечной эпохи: "Нет таких преград, которые не преодолели бы коммунисты!"
– Золото партии?!
– вырвалось у Олега.
– Мы говорим о другом металле, - нахмурился Винницкий.
– Но как я уже предлагал: выводы делайте сами. А еще лучше, если вы оставите свои изыскания в области
18
Олег попросил водителя такси остановить машину у цветочного базара, вышел, не торгуясь, купил полтора десятка гвоздик, несколько роз.
На улице Пекарской, не доезжая трех кварталов до Старого кладбища, такси остановил патруль ГАИ. Сержант-автоинспектор с мальчишеским веснушчатым лицом и деланно-строгим взглядом потребовал у водителя права, но не столько изучал их, сколько косился на пассажира, а затем потребовал документы и у Олега. Олег предъявил служебный паспорт с многочисленными визами ОВИРа, что смягчило сержанта. Возвращая паспорт, он даже извинился за беспокойство. Это был уже второй патрульный, который останавливал их машину, что вызвало озабоченность таксиста - пожилого толстяка с круглым добродушным лицом.
– Должно быть, что-то произошло, - не удержался он от комментария. То ли убили кого, то ли большое начальство грабанули. Когда простых людей грабят, милиция не очень-то беспокоится.
Он хотел еще что-то сказать, но, взглянув в смотровое зеркальце, нахмурился, а затем что-то буркнул под нос. Но у кладбища, когда Олег рассчитывался с ним, не выдержал:
– Серая "шестерка" с наружной антенной от самой гостиницы следовала за нами. Вот только сейчас отвязалась, в переулок свернула.
Олег и сам заметил следовавшую за ними светлую "шестерку", но значения этому, так же как и двукратным остановкам такси по требованию автоинспекторов, не придал - у вице-президента компании "Скиф-Холдинг" не было причин беспокоиться из-за внимания к его особе сосновской милиции. Скорее всего, в городе действительно произошло какое-то ЧП, и гаишники приняли его за кого-то другого, что подчас случается в оперативной работе...
Старому кладбищу было две сотни лет. В печальных сооружениях часовнях, склепах, надгробьях - был запечатлен своеобразный облик Сосновска минувших эпох - административного, торгового, культурного центра, поочередно входившего в составы Австро-Венгерской империи, Западно-Украинской республики, буржуазной Польши, Советской, а затем независимой Украины. В центральных кладбищенских кварталах под сенью вековых сосен, дубов, плакучих ив возвышались помпезные усыпальницы городской знати: воевод, магнатов, иерархов. В средних кварталах склепы, памятники, надгробья были скромней, но и здесь покоились не рядовые граждане: именитые писатели, артисты, профессора, адвокаты. И только на дальних участках, поднимающихся к подножию Высокого Холма, тесно сгрудились кресты, деревянные, металлические пирамидки, бетонные пеналы, холмики, обложенные дерном, - могилы прочих горожан.
Левая часть центральной аллеи, некогда представляющая собой площадь для стоянки катафалков, карет, уже на памяти Олега стала заполняться однообразными широченными надгробьями из черного мрамора на могилах уже советской знати, даже после смерти претендовавшей на места в первом ряду. Но и здесь существовал табель о рангах, и гранитная башенка, в которой была замурована урна с прахом торгпреда Николая Егоровича Савицкого, притулилась у самой ограды под плакучей ивой.
Олег положил на выступ башенки гвоздики и несколько минут постоял со склоненной головой.
Николай Егорович был удивительным человеком. Экономист, дипломат, свободно изъясняющийся на четырех европейских языках, он слыл завзятым меломаном - водил дружбу с музыкантами, оперными знаменитостями, сам прекрасно
Олег вспомнил отца, каким видел его последний раз осенью семьдесят шестого года, когда Николай Егорович был проездом в Сосновске. Выглядел он отлично: был, как всегда, энергичен, жизнерадостен, моложав - ему только минуло сорок пять и ни у него, ни у Олега не было предчувствия, что они видятся последний раз. Олег подумал о своей невольной вине, но как ни напрягал память, ничего такого не мог вспомнить - он никогда не огорчал отца.
Зато у массивного надгробья из черного мрамора на могиле Петра Егоровича он должен был повиниться во многом, хотя совесть не понуждала его к этому. Да, в отличие от Ленички Закалюка, он не оправдал надежд Петра Егоровича - не стал ни его зятем, ни помощником в многотрудных административно-управленческих делах, что особенно огорчило дядю. Хуже того: в начале восемьдесят второго племянник обманул его, уговорив Петра Егоровича использовать свои связи с тем, чтобы отстраненного от должности следователя Олега Савицкого взяли в армию, приняв во внимание полученную им в университете военную подготовку и закрыв глаза на перебитое плечо. Имелась в виду двухгодичная служба при крупном войсковом штабе, где армейский лейтенант с дипломом юриста и знаниями иностранных языков не будет лишним. За это время его неприятная история забудется, и он вернется под дядюшкино крыло. Но он не вернулся, а крупному штабу предпочел десантный полк в составе "ограниченного контингента" советских войск в Афганистане, где очень скоро расстался со многими иллюзиями и едва не расстался с жизнью. Но в этом он был виноват только перед собой...
И у двух скромных могилок в среднем квартале, на которые Олег положил гвоздики и розы, ему было в чем повиниться. Ни дедушка Егор Макарович, ни бабушка Стефания Владиславовна, будь они живы, не простили бы ему единственному внуку - забвения их наказа о продолжении рода Савицких.
Мысли, владевшие Олегом, были невеселыми, но не тяжкими - то, что пережито однажды не гнетет в дальнейшем. Подумал лишь о том, что в самом деле хватит валять дурака - пора обзаводиться семьей. Но как только эти мысли улеглись, снова навалились те, что донимали его накануне.
Могилу капитана Тысячного отыскал с трудом в дальнем кладбищенском квартале. Четыре года назад, после похорон Петра Егоровича, Роман водил его к этой могиле, и Олег запомнил две молодые березки подле нее. Но в дальних кварталах было немало березок, и Олег уже отчаялся найти могилу Тысячного, когда словно по волшебству, увидел ее перед собой. Надгробье было стандартным - из гранитной крошки с небольшой свежевымытой плитой из молочно-белого с коричневыми прожилками мрамора. Если ему не изменяла память, четыре года назад этой плиты не было, на гранитном пенале в изголовье была укреплена металлическая табличка с фамилией, инициалами, датами рождения и смерти. Теперь эти сведения значились на мраморной плите, у нижнего края которой была высечена какая-то эпитафия.
Олег подошел ближе, чтобы разобрать витееватые позолоченные буквы, а когда разобрал, невольно поежился.
"Мы все виноваты перед тобой. Прости нас..."
Подписи не было, и каждый, прочитавший эпитафию, должен был согласиться или отмежеваться от нее. Олег отмежеваться не мог - он был повинен в том, что произошло, уже после того, как тело Игоря Тысячного было предано земле, но его имя стало предметом досужих пересудов, бесчестного торга...
– Я знала, что вы придете, - раздался за его спиной негромкий голос.