Завещание с простыми условиями
Шрифт:
Осуществить необходимый для этой цели процесс можно было различными способами, но суть всегда была одна — нужно было вселиться в чью-нибудь плоть, при этом отняв ее у законного владельца. Если быть совсем точной, то не вселиться непосредственно в тело жертвы, как в новый дом, а, разобрав этот дом, выстроить из имеющегося материала другой, уже свой собственный. При этом тело обязательно должно было принадлежать человеку, чей состав крови и всей жизненной структуры был наиболее приближен к аналогичному составу желающего перейти из мира мертвых в мир живых. То есть донором непременно должен был выступить ближайший родственник — так сказать, плоть от плоти, кровь от крови.
Считалось, что более молодая плоть недостаточно созрела для столь изнурительного процесса.
Вот что вычитала я в этой страшной тетради.
Из дневника также следовало, что, скончавшись в седьмой раз и будучи похороненными, члены Ордена сатаны опять-таки не умирали в обычном смысле. Их тело было погребено, либо предано огню, а черный дух, или душа, уж не знаю, как назвать эту субстанцию, заключалась в выбранную ими самими временную оболочку. А когда наступал срок, жертва, чье тело было выбрано для вселения, питала их своей жизненной энергией, пока, наконец, умерший не восстанавливался во плоти за счет разрушения плоти жертвы.
Страшный процесс занимал одиннадцать дней.
Кроме того, в дневнике были указаны успешные примеры подобных переселений. Мне врезались в память два из них. В одном описывалась история умершей в последний раз женщины. Тело ее было сожжено, а прах помещен в серебряную урну, украшенную драгоценными камнями. Вскоре после смерти племянник женщины получил богатое наследство, а в его числе — большой загородный дом. Завещание содержало небольшое условие. Тетя пожелала, чтобы в квартире, в укромном уголке стояла урна с ее прахом. Племянник — девятнадцатилетний парень, видимо, обладал крепкими нервами, либо с беспечностью юности отнесся к условию, как к пустяку, которому не следует придавать большого значения. Без особых хлопот прожив в усадьбе около шести лет, парень сгинул в день своего двадцатипятилетия. А через некоторое время в доме объявилась новая наследница — якобы его двоюродная сестра, того же возраста. Это была вошедшая в его тело тетушка.
Другой пример меня потряс — в дневнике было упомянуто имя одного видного политического деятеля. Когда, прожив положенные семь жизней и наследив в каждой из них, он окончательно скончался, то остался увековеченным в небольшой скульптуре, которая, по желанию усопшего, была установлена на его даче в пригороде одного крупного мегаполиса. Дача досталась его сестре — одинокой женщине уже за тридцать, влачившей жалкое существование, поскольку богатый братец никогда ранее о ней не вспоминал. Наследство она восприняла, как дар небес, и сразу же переселилась на дачу. Вскоре после этого она бесследно исчезла. Долгое время дача пустовала, так как у бедняжки не было никакой родни, но через год откуда ни возьмись появился какой-то дальний родственник и предъявил все необходимые бумаги. Очевидцы отмечали его удивительное сходство с братом умершей, также покойным известным политиком. Нашлись свидетели, говорившие о том, что перед смертью жизнерадостная и неглупая женщина внезапно помешалась. Она сильно исхудала, часто бормотала бессвязные, а то и откровенно нелепые фразы, говорила о том, что ее брат служил сатане и о том, что на даче творится чертовщина, что по ночам статуя брата ходит по саду и стучит в дверь ее комнаты. Несколько раз ей вызывали скорую помощь, неизменно увозившую больную в психиатрическую клинику. После загадочного исчезновения хватились ее не сразу, а когда обнаружили пропажу — долго не искали. Через год несчастная женщина была официально
И таких «удачных» примеров в тетради были десятки.
Но, к счастью, бывали и неудачные, и тогда предметы, носящие душу, проданную дьяволу, рассыпались в прах, а сама душа устремлялась на веки вечные в услужение своему повелителю.
Каким же образом это случалось, и как жертвам удалось избежать страшной участи, я прочитать не успела.
«Я не наследница, я — наследодатель», — вдруг вспомнилась фраза, оброненная Светой на стадионе.
«Такие тут редко встречаются… Только если наследство получат…»
Вот что она имела в виду!
Некоторые вещи, которые я считала сумбуром и нелепицей, вдруг встали на свои места.
Но кое-что так и осталось неясным.
Что это за место, в котором я нахожусь?
«На другом краю моста»…
И что это за полуживые существа в облике людей с безжизненными глазами — «наследодатели», воскрешенные мертвецы, которые после смерти никогда не будут такими, как обычные живые люди? Или «наследники», из которых по капле высосана вся жизненная сила, и я скоро стану такой же вязкой массой с черной пустотой вместо глаз?
До той поры, пока не окажусь заточенной в портрете.
Этого я узнать не успела, и не узнаю уже никогда.
Если удастся спастись.
Ну, а если не удастся, тогда мне придется узнать все.
От осознания близости черты, у которой я нахожусь, меня окатило волной ледяного ужаса.
Кое-как справившись с ним, я вновь мысленно вернулась к дневнику.
Кто-то заключал свою душу в урну с прахом или собственную статую…
Мой же отец пожелал переместиться в портрет.
На самом деле это был не его портрет — это был он сам, заключенный в картине.
О происхождении этой картины также было упомянуто в тетради.
Как и утверждал Дуганов, она была написана в XVIII веке.
Отец тогда проживал свою третью жизнь и был французским бароном по имени Жан-Мишель Мартеньи.
Картину он заказал у придворного художника Юбера Ферраза, очень талантливого живописца, высоко оцененного потомками. Некоторое время после смерти барона она хранилась в его поместье, а потом была передана Миланскому национальному музею, где в период своего последнего пребывания на земле он ее и отыскал. Обладая силой, которой наделил его покровитель, вернуть себе картину отцу, теперь уже г-ну Краузенштайну, не составило никакого труда.
Это была его маленькая прихоть.
Он возжелал находиться в этом шедевре.
Ему пришлось провести в нем долгих четырнадцать лет.
В невыносимом ожидании, когда, наконец, подрастет его донор — единственная дочь Марта.
На то, чтобы окончательно покинуть картину в день моего двадцатипятилетия, ему было нужно одиннадцать дней.
Это был срок, необходимый для страшного процесса вселения в мое тело.
Таким образом, я получила смертоносное завещание за одиннадцать дней до дня рождения.
И каждый день моего пребывания здесь он питался мною — моей молодостью, моим теплом, моей плотью…
МОЕЙ ЖИЗНЬЮ.
Каждый день он отвоевывал себе кусочек моего живого организма.
И делал шаг за шагом по мосту, ведущему из страны мертвых в страну живых.
А иногда уже мог ненадолго выходить из портрета.
Курить в кабинете.
Являться мне во сне, который не был сном…
А теперь он уже достаточно силен — он с легкостью швыряет меня из стороны в сторону, вызывает в комнате бури и злобно хохочет…