Завещание Сомервилля
Шрифт:
Ева улыбнулась, тая под его нежным взглядом.
— Разумеется.
— Благодарю вас. Итак, мисс Сомервилль, вам понравился Бруклендс?
— О да. Очень приятный дом, — ответила она с восторгом. Ее подмывало спросить Маркуса о его отношениях с Анджелой, но гордость не позволяла.
— Рад, что он пришелся вам по вкусу, — произнес он мягко, всем своим видом выказывая удовольствие.
— Вы, помню, говорили, что у вас двое братьев, — сказала Ева просто для того, чтобы поддержать разговор. — И оба во флоте. Навряд ли они часто наезжают домой.
— Очень редко, к огорчению мамы.
— И ни один не хочет заняться по вашему примеру угольным промыслом?
— Нет. В этом отношении они пошли по материнской линии. Два ее дяди и один из братьев — моряки.
— А вас море не привлекает?
— Нисколько. Я в отца. И в деда. И слава Богу, иначе у меня не было бы средств содержать наш дом.
— Вы дружили с отцом?
— Еще как! А у вас, мисс Сомервилль, какие отношения с вашим отцом были у вас?
В глазах Евы появилась боль. — Наилучшие.
— Он всегда говорил о вас с огромной любовью.
— Да, и мать и отец очень меня любили. Жаль только, что я так редко видела отца. Он предпочитал большую часть времени проводить вдали от дома, что, впрочем, вам, мистер Фицалан, должно быть хорошо известно.
Последние слова прозвучали упреком.
— Вдали от вас, — поправил Маркус.
— Да-да, именно это я имела в виду. — Вопреки голосу разума Ева не могла не высказать все, что накопилось в ее душе за долгие годы. — Он неизменно отсутствовал — был то в шахте, то где-то с вами, а приходя домой, без конца рассказывал о шахте или о вас, какой, мол, вы замечательный, — и меня пронзала острая боль. Вы когда-нибудь испытывали ревность?
Маркус озадаченно поднял брови.
— Ревность? По-моему, нет.
— А вот я ревновала отца к вам. — Она горечо усмехнулась. — Всякий раз, как он упоминал ваше имя, мне хотелось закричать от обиды. Ничему плохому, что говорили о вас, он не верил, даже тот злосчастный случай на ярмарке не повлиял на его отношение к вам. Он не встал на защиту моей чести, а заявил, что во всем виновата я, и только я.
Глаза ее, негодующие, разгневанные, наполнились слезами.
Маркус понимающе кивнул. Так вот в чем дело! Наконец-то ему стала понятна причина ее холодности, даже враждебности. Они отнюдь не только следствие инцидента на ярмарке. Ее возмущало то, что отец столько времени проводил в его обществе.
— Что я могу сказать в ответ? Простите меня. Я ведь ни о чем не догадывался.
Еве казалось, что будет лучше, если она выговорится.
— А если бы догадались? Что было бы тогда?
— Не знаю.
— Впрочем, как вы могли догадаться? Ведь до этой роковой встречи на ярмарке вы и не вспоминали о моем существовании.
— Зато очень часто вспоминал вас после ярмарки.
— Неужели?! Вот уж не думала. Вы ведь тогда заявили, что я избалованная, испорченная девчонка, каких вы презираете. И вдруг оказывается, что вы обо мне вспоминали.
На лице Маркуса появилась покаянная гримаса.
— Еще раз прошу прощения. Я тогда очень разозлился.
— Да, помню, помню, но у вас были на то все основания, — вздохнула Ева. — Все, что вы мне тогда сказали, было мною заслужено. Папа, безусловно, согласился бы с каждым вашим словом.
— Возможно. Но
— Заблуждаетесь. Я давно научилась относиться к этому спокойно.
— У меня, честно говоря, создалось иное впечатление. Кстати сказать, его отсутствие далеко не всегда было связано со мной. У меня масса дел, не имеющих к нему никакого отношения.
— Да, сейчас я это понимаю. И глупо с моей стороны, что я забиваю вам голову такими пустяками.
Сколько же ей пришлось пережить! Маркус сочувственно вздохнул.
— Последние недели жизни сэра Джона явились для него тяжким испытанием, и работа поддерживала его на плаву, отвлекая от мыслей о болезни. Вам хорошо известно, как он страдал от невыносимых болей. Так что не корите его за то, что он столько времени уделял работе в ущерб дому. У него не было злого умысла, он никоим образом не желал вас обидеть. Я даже думаю, что авария, погубившая его, была благом, ибо спасла его от страданий.
Наступило молчание. Прошло несколько минут, прежде чем Маркус осмелился задать самый важный для него вопрос:
— Так какое впечатление произвел на вас Бруклендс? Как вам кажется, вы могли бы здесь жить?
Вот чего она более всего опасалась! Но рано или поздно, а отвечать придется. Она вся напряглась.
— Я уже говорила, дом — замечательный.
— Это не ответ на мой вопрос. Вы уклоняетесь от ответа.
— Вот уж нет. Я понимаю, что вы имеете в виду.
— Так что же вы скажете?
Глаза их встретились, и они долго их не отводили. Еве не хотелось отвечать отказом, а почему — она и сама не знала. А какой у нее, собственно, есть иной выход? Поехать жить к бабушке или тете Шона? Между тем брак с Маркусом Фицаланом обещает ей безбедное существование до конца жизни и половину шахты «Этвуд», ту самую ниточку, которая будет связывать ее с прошлым.
Но иллюзий у нее никаких нет. Ее решение продиктовано вовсе не любовью, какая должна существовать между супругами и существовала у ее родителей. Такой любви она еще не испытывала и никогда не испытает, если вступит в брак по расчету с человеком, который женится на ней корысти ради. Что бы Маркус Фицалан там ни плел на прошлой неделе, провожая ее в Бернтвуд-Холл, добивается он ее исключительно из-за шахты.
И Ева с каменным спокойствием взглянула на Маркуса, но по ее напряженному голосу тот понял, насколько трудно ей дается решение.
— Как странно! До похорон отца мы встретились всего лишь один раз. А он решил свести нас таким необычным образом на всю жизнь. При иных обстоятельствах я бы наотрез отказалась от подобного брака и обиделась бы на папу за то, что он меня к нему вынуждает.
— Вынуждает?
— Да, вынуждает, иначе его поступок не назовешь. Мы оба признаем, что поставленное им условие выгодно нам обоим. Оба хотим владеть шахтой «Этвуд». В этом мы едины. Но в остальном все оборачивается против меня. Если я не выхожу за вас, вы ничего не выигрываете, но и не теряете. Я же теряю очень много. И мне ясно — выбора у меня нет. Нищие не выбирают, следовательно, мистер Фи-цалан, я могу ответить только однозначно: да, я выйду за вас замуж.