Завещание Сталина
Шрифт:
Три ночи, повторяю, я не спал. Но потом убедил себя в том, что только облегчу задачу врагов, если опущу руки.
Сегодня меня ловко и сознательно столкнули с еврейским национализмом. Я виноват, оказывается, в том, что раскрыл чудовищный заговор, когда в кремлёвской больнице не лечили, а убивали моих сторонников… Бунд в СССР — это нечто большее, чем сборище фанатиков… Они опираются на всемирные силы, которым нужна нефть нашей страны, уголь и её минералы, нужно золото и всё остальное… Бунд в СССР — это заговор непримиримых. Меня, конечно, убьют. Остаётся только гадать, когда это произойдёт и кто выступит непосредственным исполнителем преступных планов, имеющих целью сохранение униженного положения советского
В любом случае, скоро завершатся мои земные дни. Какое-то время я останусь идолом, затем — козлом отпущения, которого будут использовать в своих интересах все самые гнусные политические силы. Но потом, и это неизбежно, я сделаюсь образом народа, которым управлял, и этот образ будет ещё многие века управлять народами. Вот в чём суть истинного исторического подвижничества.
Жрать, пить, обижать слабых и пользоваться беззащитными — линия животного. Питать светлой энергией духа, возбуждая героическое в гражданах, — вот божественный долг человека. Правитель, который не мечтает о том, чтобы возбуждать героическое — не правитель, а шулер и жулик…
Мы не должны доверять схемам, мы обязаны идти от жизни, устанавливая и обобщая факты, и на них, а не на усвоенных цитатах строить свою стратегию. Вот почему мы не можем допустить исчерпания деревни: только деревня, где человек приобщается к Природе, питает прогресс. Всё великое рождается не в столицах, а в стороне от них. Исчерпается деревня, мы задохнёмся в дерьме полного разложения, ибо враги не спят…
Посмотрите на выходцев из деревни в первом поколении — они напористы и целеустремлённы, они с успехом противостоят городскому снобизму. Но уже во втором поколении становятся поклонниками искусственной городской культуры, а в третьем — и вовсе скептиками. Вырождаются все социальные типы, подверженные атакам нигилизма и космополитизма. Когда разовьётся радио и телевещание изображений и звука, мы обязаны будем построить совершенно новую деревню и уберечь её от тлетворного духа разложения. Мы построим такую деревню, из которой не нужно будет убегать в город, она должна стать богаче и культурнее города. Но, видимо, прежде того мы подведём черту под нашим «кумунизмом» — от слова кум, приятель, начальник, в который уже сегодня перерождается коммунизм. И утвердим новый коммунизм — торжество гармоничной Природы в совершенном человеке.
Будут ли сложности на этом пути? Конечно. В руководство придёт мелкота, которая будет тормозить наши планы. Вот в чём трагедия. Сталин даст ускорение на 30 лет, а на больше — не сможет: есть законы поколений, есть происки заинтересованных.
Но Сталин ещё не ушёл. И не осуществил главного, что удержит страну от распада при любом повороте событий, что придаст ей силы, которых сегодня нет ни в одном государстве мира. Только бы успеть, только бы завершить замысел, о нём сегодня ещё не знают мои лукавые сотоварищи по партии. Им и незачем знать об этом сегодня, потому что это вызовет ненужные споры: осуществление замысла будет означать и полную перемену в положении партии, при которой отпадёт необходимость в трусливых, но хитрых и изворотливых «сторонниках»…
Помню, я поражённо молчал, услыхав это. Я не смел потревожить течение мысли вождя, которым восхищались сотни миллионов людей во всех уголках планеты и который, оказывается, оставался одиноким в своих самых высоких и дерзновенных помыслах.
Я боялся спугнуть святой миг вольного или невольного откровения, отворявшего мне тайну и самого вождя, и всей нашей малопонятной жизни, сокрушаемой бесконечными проблемами.
Сталин — этого не забыть — легко прошёлся взад-вперёд по кабинету, потирая крупные руки и тихо покашливая так, что я подумал, будто у него першит в горле.
Наконец, он повернулся ко мне. Глаза его сверкнули светом вдохновения и решимости:
Подняв руку и коротко помахивая ею в такт ритмическим ударениям, он вдруг прочитал стихи, которые я запомнил дословно, не зная, кому они принадлежали, были это стихи Сталина или он кого-то цитировал:
Ничего в ничего не уходит.То, что сделано в тяжких трудах,Своё новое дело находитВ непонятных нам, людям, делах.О Природа, великая правда,Сокрушитель преступных идей!Наша мать, наш отец и отрадаВ безотрадности мелких затей!..Всех из нас караулит неправда —Путы, цепи и наглая ложь.Так что, может быть, нашего брата,Исчерпавшись, и ты не спасёшь…«Поэт, мне кажется, — это стихийный выразитель земной, природной, естественной правды. А доктринёр, рифмоплёт, который, кроме суетных желаний и зла на современников, ничего за душой не держит, какой же это поэт? Поэт — прирождённый учитель, прорицатель. Он правитель в мире духа — такой же, как я, — в политике. А прочие — выспренные болтуны, самоуверенные жулики пера. Их полно, а настоящих поэтов уже почти и не слыхать. Я слежу, я знаю… Это страшно, ибо народ жив, пока в нём звучат голоса народной правды, голоса бессмертной мудрости. Наша нынешняя система убивает их. Стало быть, она убивает и нас. Не переменим систему — погибнем, растеряем бесследно всё то, что вырвали из кровавых лап прекрасной и нужной, но зверской и вовсе не нашей революции…
Другой жизни у меня нет, кроме жизни страны, которой я служу. Всем известно, что меня не интересуют ни богатство, ни личная слава, ни увеселения, меня заботит только мощь страны, её неуязвимость, которая позволит сделать жизнь каждого советского человека гораздо более осмысленной, счастливой, материально обеспеченной.
Установленная власть должна защищать себя. Но это трагедия, если власти приходится только тем и заниматься, что защищать себя. Эту вот трагедию и навязали Советскому Союзу политические проходимцы и в стране, и за рубежом.
Между тем задачи власти — созидательные. Но даже экономика имеет тут подчинённое значение, о чём и не подозревают бравые марксисты, а точнее — провокаторы. Главное — свободное развитие духовного потенциала, расширение нравственного пространства, которое компенсирует погрешности и ложь политических доктрин и установок. Говорю честно: мы не выжили бы без наследия Достоевского, Льва Толстого, Гоголя, Пушкина, без тех, кто смотрел дальше сохранения простой народной традиции, кто создавал новое пространство для духовного творчества.